1
Мартовское солнце играло в стёклах буфета радужными рыбками. Димур сидел у окна и листал книгу. Время от времени он поглядывал в окно, проверяя: ничего не изменилось? Двор пересекала тройная цепочка следов. Она решительно, словно нож раскройщика, сворачивала к подъезду, а затем бросалась прочь. Девушка в чёрном топталась у мусорных баков, не отваживаясь войти.
— Давай уж, решайся, гил, — бросил Димур вполголоса, — чай прогорчит.
И девушка услышала его. Беспомощно поведя плечиком, зашагала к подъезду — словно в омут бросилась.
Димур налил чаю: себе в пиалу с летучими мышами, гостье в кружку. За спиной уютно гудел холодильник. На белой эмали его дремал игрушечный щенок с магнитами в лапах. К щенку этому гости относились загадочно. Не один, так другой подвешивал зверька на краю пропасти: передние лапы на крышке, задние в воздухе.
Люди опытные скажут, что это крик о помощи.
Димур же считал, что его гости забыли порох господа.
Звонить гостья не стала. Она топталась под дверью, не решаясь войти.
— Открыто, — позвал Димур. — Входи-да, не бойся. Я-человек говорю.
Замок щёлкнул.
— Здрасьте. — Гостья придержала сползающий с плеча рюкзачок. — А я к вам. Можно?
Робость различается по возрастам. Бывает детская — озорная, щенячья. Годам к шестнадцати она становится хмурой и насупленной, чтобы смениться очаровательной сутулостью двадцатилетия. Вот как сейчас.
— Мне сказали, кроме вас, никто не поможет. Это правда, да?
— Правда. Садись, гил, — Димур протянул кружку с чаем. — Звать-то тебя как?
— Тамой. Томкой только не зовите, — предупредила она сердито. — Я вам не собака.
Снег таял на шубке, заставляя мех топорщиться чёрными иглами. Димур разглядывал третью. Скуластое лицо, удивительно белая кожа, волосы в тон шубке… вернее, наоборот. И — вызывающе розовая прядь надо лбом. И — чёрные тонкие колготки (хотя по мартовским погодам лучше бы джинсы).
— Тама, — проговорил он. — Утро начинается с доброй удачи. Ты ведь не знаешь этого слова, маленькая гил?
Ресницы вверх-вниз. Тама пожала плечиками и беспомощно улыбнулась.
— Садись, Тама, я-человек говорю. Когда ты сбежала из дому?
— Сегодня… сейчас то есть. — Она взяла кружку и осторожно отпила. — Да! — вдруг выпалила она. — Вы же не знаете! Я ночью все поняла. Ну… что я особенная. И куда идти сразу поняла.
Веки Тама чернила густо-густо — видимо, так полагалось в её представлении женщинам-вамп. Утром она ревела, и на щеках остались едва заметные чёрные полоски.
— А чему вы будете меня учить? — спросила она деловито. — Против вампиров, да?.. Или, — понизила голос, — вы тёмный? Я и тёмной могу, не думайте! У меня даже вон…
Она схватилась за рюкзачок. Рукав шубки мазнул Димура по пальцам, выбивая пиалу.
— Ой!..
Движения его Тама не заметила — таким быстрым оно было. На рукаве Димура, там, куда плеснул кипяток, расплылось влажное пятно. Спасённая пиала дымилась в руке.
— Цы-ыпа. — Тама потрясённо выдохнула: — Вы её поймали! Но как?!
Димур не ответил. Поставил пиалу на подоконник — подальше от края, от непредсказуемой гостьи — и взял со стола чайничек.
— Она у вас любимая, да? Учитель подарил?
— Учитель… Я её украл. У Ян… у одной гил вроде тебя.
— Значит, любимая, — отрезала Тама. — А на вид такая уродская, с мышами… — И спохватилась: — Слушьте, а чему вы меня учить будете? Боевке? Ну, в смысле магии боевой?
Обожжённое колено саднило. Димур покачал пиалу в пальцах (летучие мыши укоризненно взмахнули крыльями) и приказал:
— Раздевайся.
— Чего?..
— Раздевайся, говорю. Это первый урок.
Пальцы Тамы потянулись к верхней пуговице шубки и замерли. Глаза подозрительно блеснули:
— Вы… серьёзно?!
— Совершенно. И не реви, опять тушь потечёт.
Напоминание про тушь и про «опять» подействовало. Тама растерялась. Стянув чёрный с розовым свитер, она застыла, зябко обнимая себя за плечи.
— Юбку… тоже?..
— Юбку оставь пока. И бюстгальтер не надо, с ним ясно все, вот сапоги сними. — Фразы ложились барабанной дробью. В их ритме билась жестокая сила приказа. — Стань у стола, где свет.
Димур осмотрел шубку и с сожалением бросил на стол. Поднёс к глазам свитер; ткань затрещала искрами статического электричества.
— Мне холодно!
— Стой-жди, маленькая гил. Я-человек говорю. «Цыпа, — дёрнула плечом Тама. — Словно с армейским барабаном разговариваешь».
Димур обошёл вокруг Тамы, разглядывая мочки её ушей. Заставил вытянуть в стороны руки и осмотрел пальцы.
— Порох господа… без ауры, да. Выворачивай карманы. До сих пор Тама крепилась. Но тут уж, конечно, не выдержала:
— Как это — без ауры?! Я что — мертвячка?! И карманов у меня нету!
— Ц-ц-ц, маленькая гил. Нет так нет, рюкзачок покажи.
— Не стану! — она прижала рюкзак к груди. И вдруг рванула завязки: — Да на, подавись! А то, что у меня миссия… что я с детства всем чужая… это плевать?! Да?..
На стол посыпалась разная мелочёвка, что обычно копится в девчачьих рюкзачках: просроченные билеты, фломастеры, монетки. Помаду и духи Димур отложил сразу. Поколебавшись, добавил к ним фонарик. На «дерринджере» его взгляд задержался:
— Бандитов боишься?
— Одного, — хмуро отозвалась Тама. — Который пистолет подарил.
— А пули — почему серебряные?
Девушка засопела. Весь вчерашний вечер она убила на возню с серебрянкой. Тогда эта идея казалась превосходной. А сейчас… Куча отвергнутых вещей росла: билеты, грубо оструганный колышек, флакон с мутной водой.
— Это зачем? «Ты тринадцать картечин козьей шерстью забей»… — Димур щелчком отправил в кучу патрон двенадцатого калибра. — На оборотней охотишься?
— Слышь, ты, — разозлилась Тама, — хва издеваться, да? Декольте мёрзнет.
Димур протянул ей свитер:
— Одевайся, маленькая гил. Спасибо тебе.
— Че спасибо-то? — опешила Тама.
Димур вытащил из горки вещей головку чеснока.
— За это, храбрая, безрассудная гил. — Жёсткие ритмы в его интонации понемногу смягчались. — Это послание без надежды. «Тама» на языке моего народа. Доставила ты его быстро, я-человек говорю. И чья-то добрая жизнь вернулась в руку господа. Стой-жди здесь.
— Цы-ыпа… Эй, постой! — Да?
— Димур, слушай… — Девушка сдула со лба непослушную прядь. — А послание — куда?.. И почему
