тыльной стороной своей свинской ладони по ее щеке.
— И знаете, ее лицо показалось мне знакомым… Как будто я уже видела ее где-то, эту блондинку.
— Она бывала у вас раньше?
— В том-то и дело, что нет… А, впрочем, я могу и ошибаться… Кстати, если покопаться в моей биографии, там наверняка найдутся моменты, которые могут заинтересовать правоохранительные органы. Вы не хотите меня арестовать?… С вами я согласна и на пожизненное…
— Ну, до этого дело, я думаю, не дойдет, — Леночка таки решилась осадить зарвавшуюся барменшу. — Но письменные показания вам дать все-таки придется.
— Я дам вам все, что угодно, моя прелесть…
После столь изысканного приглашения к путешествию Леночке не оставалось ничего другого, как бежать из срамного клуба, плюясь и на ходу осеняя себя крестным знамением. Информация, принесенная ею в клюве, лишь укрепила следствие в версии, которая и без того была очевидной. И подтвержденной заключениями экспертизы. В квартире на Пятнадцатой линии произошло не два убийства, а одно убийство и одно самоубийство. Оба выстрела были совершены из одного и того же оружия, а именно — пистолета ПСМ, калибр 5,45.
Лицензию на него имела Эка Микеладзе.
Она же скорее всего застрелила свою подругу в ванной, а потом покончила с собой.
— Н-да… История, — подвел скорбный итог Боря Калинкин. — Местами, конечно, весьма сомнительная…
— Сомнительная? — не удержался Никита, чувствуя предательский холод в животе.
— В квартире полно левых отпечатков… Даже на бокале, который стоял рядом с покойной грузинкой… Имеются два образца пальчиков… Ни Микеладзе, ни Корабельниковой не принадлежащие.
— Ну, у Мариночки всегда толклось множество народу, — выдавил из себя Никита.
Ай-ай, дурилка картонная, это ведь он притаранил бокальчик в спальню, эстет… Совсем из ума выжил…
— Вы тоже были вхожи в дом?
— Я?… Какое-то время, — слава Богу, хоть здесь не приходится лукавить. — Какое-то время, пока хозяин не женился… Потом бывал реже… Так, по случаю…
— Понятно. Но в общем картина достаточно ясна.
— Ты полагаешь? — неожиданно вклинился Митенька. И, шмякнув очередную дозу трехзвездочного махачкалинского разлива, завернул такое, отчего у Никиты сперло дыхание. — А что, сымитировать самоубийство нельзя? У нас бывали такие случаи… Сам должен помнить…
— Ага… Точно. Тянем одну версию, а потом окажется, что убийцей был… личный шофер, — Калинкин подмигнул притихшему Никите. — Шустряга шофер. Который дружбу с операми водил, да конину с ними хлебал.
— Да ладно тебе, — вступился за приятеля Левитас. — Не пугай честного обывателя…
— А чего пугать… Хотя и для обывателя кое-что найдется. В день свадьбы Корабельникоff подарил своей жене колье. Стоимостью двести пятьдесят тысяч долларов. И за меньшее убивают, уж поверьте… Гораздо меньшее… А за такое не грех и пару деревушек напалмом выжечь… И вот этого самого колье на покойнице не оказалось. И в квартире его не нашли, и в особняке, хотя те, кто были на вечеринке, утверждают, что на дне рождения безделушка… — Калинкин хмыкнул, — безделушка была при ней. А серьги и кольцо — из того же гарнитура — при ней и остались. А вот чертово колье не нашли. Вы его случайно не видели, это колье, Никита?
Конечно же он видел колье: оно было при Мариночке, когда ее застигла смерть. Странно, что свадебную драгоценность не нашли. А может… Никита живо вспомнил двух жиголо-авантюристов, которые покинули дом в оперативном порядке. Но предположить, что этот слабосильный молодняк занялся банальным мародерством… Хотя, кто ее знает, эту современную молодежь? Вполне возможно, что он добросил до «Приморской» не насмерть перепуганных щенков, а насмерть перепуганных расхитителей гробниц…
— Колье? — Губы у Никиты предательски пересохли. — Когда?
— Когда-нибудь…
— А-а… Видел. На свадьбе. Это был свадебный подарок шефа.
— Человек со вкусом, — заочно одобрил Корабельникоffа Боря Калинкин. — Так вот, этого колье обнаружено не было. Не факт, что его сняли с мертвого тела, что его вообще сняли… Но найти его сейчас не представляется возможным. А Корабельникоff вообще отказался обсуждать эту тему… Видать, денег куры не клюют.
— Значит, есть и еще одна версия? Ограбление?…
— Ну не думаю, что это именно тот случай, — успокоил Никиту Калинкин. — Все дело в этой, мать ее, грузинской крале.
— Ты полагаешь?
— Я знаю. Материала на нее достаточно. Такая застрелить себя не позволила бы ни при каком раскладе. Мало того что боевые характеристики превосходные, она еще и мастером спорта по стендовой стрельбе была. А о такой невинной вещи, как дзюдо, я и вовсе промолчу. Дорого она стоила, дорого, эта дамочка… Три предотвращенных покушения на подопечных, не баба, а голливудский боевик. И чтоб такая позволила вплотную приблизить к своему виску пистолет… Вплотную, заметьте, вплотную… И спокойно наблюдала, как ей разносят башку… Это, извините, туфта.
После этого устраивающего абсолютно все стороны заявления разговор плавно сместился к теме женщин вообще. Женщин, всю прелесть которых не смогла скомпрометировать даже такая вопиющая частность, как Эка Микеладзе. Женщины-то, обильно политые коньячишкой, и подрубили бедолагу Калинкина. Он заснул на полуслове, в обнимку с присмиревшим Цыпой, а Митенька и Никита плавно переместились на кухню.
— Вот и все, — констатировал Митенька. — Вот и все дело, Кит. Не такое уж сложное. Неприятное, конечно… Особенно для твоего шефуле. Но не сложное.
— Ты полагаешь?
— Я? Я к нему касательства не имею. У меня своих тухляков полно. Вот только он тебе не все сказал, Никита.
— Не все? — Никита насторожился. Больше всего ему хотелось забыть о Мариночке навсегда. Захлопнуть за ней дверь и забыть.
Жаль только, что Корабельникоff всегда будет напоминать о ней. Но и с Корабельникоffым все теперь было предельно ясно. Не сегодня завтра, выйдя из алкогольного клинча, Kopaбeльникoff уволит Никиту к чертовой матери. Но тогда… Тогда ему придется уволить и весь мир в придачу. Потому что весь мир будет напоминать Корабельникoffy о покойной жене. Так обычно и бывает с людьми, погребенными под обломками абсолютной любви. Кто бы мог подумать, что пошлая и циничная двустволка Мариночка утянет Корабельникоffа в абсолюты?…
— Тут не все так просто, Кит… Видишь ли… Этой твоей… или его… уж не знаю как… Этой Мариночки не существует…
— То есть как это — не существует?
— А вот так. По грузинке они собрали все, что могли, включая информацию о детских и юношеских годах у подножия горы Мтацминда. А вот Мариночка… О ней не известно ничего. То есть — вообще ничего. Ни родственников, ни родителей. Никого, кто мог бы, заливаясь горючими слезами, поведать о том, как она училась в школе и как рыбок разводила. Правда, о последних двух годах худо-бедно удалось наскрести, а все остальное — тайна, покрытая мраком. Как будто она не существовала никогда, а потом вдруг материализовалась. Так сказать, в половозрелом возрасте. Вот так-то…
— И что последние два года?
— Работала в разных кабаках, все больше нераскрученных. Львиную долю, конечно, сожрал этот самый… — Митенька щелкнул пальцами, вспоминая.
— «Amazonian Blue», — подсказал Никита.
— Во-во… Тамошние латиносы тоже кое-что шепнули на ухо… Мариночка не зря Лотойей-Мануэлой называлась… Тьфу ты… Имечко… Язык сломать молено… Фишку в испанском она рубила — будьте-нате…
