— Ты уже сделала мне подарок, Ры-ысенок.. — Динка неожиданно подмигнула мне.
— Подарок? Какой подарок?
— Иди сюда. Я покажу.
Она даже не сдвинулась с места, она как будто приклеилась к кровати и к своим сложенным по-турецки ногам.
— Иди сюда, Рысенок. Не бойся. Ничего не бойся.
В голосе Динки — пустом и совершенно отстраненном — мне послышалась угроза. Она не просто подзывала меня, она готова была ткнуть меня носом во что-то. Возможно, в мое же собственное дерьмо. Уже чувствуя это, я все же подошла.
И стала напротив Динки.
Близко-близко. Так близко, что меня обдало жаром, идущим от нее.
— Садись, Рысенок. — Динка похлопала ладонью по простыни рядом с собой. Никогда, никогда еще она не была со мной такой ласковой.
Никогда еще она не подпускала меня так близко — не следуя сценографии Виксана, не следуя понуканиям Ленчика, ни следуя кисло-сладким указаниям фотографов на фотосессиях — по собственной воле. И странное дело — я как будто ждала этого. И мое сразу обмякшее тело с кучей колотящихся сердец по периметру — ждало. Сжавшись в комок, я рухнула рядом: теперь жар, просачивающийся сквозь поры Динкиной кожи, стал и вовсе невыносим. Но он не пугал меня, совсем напротив — успокаивал.
— С днем рождения!..
Наверное, нужно поцеловать ее. Раз пошла такая пьянка. Раз ничего другого не остается. В конце- концов, это так естественно — поцеловать человека, у которого день рождения, даром, что он пришелся не на Прощеное воскресенье.
— Можно, я тебя поцелую? — Господи, неужели это мой голос? Ватный, полуобморочный, виляющий хвостом голос. Тихий голос, которому так легко затеряться в громком вое Рико, идущем с первого этажа.
— Что? — переспросила Динка.
— Вот чертов пес… Можно, я тебя поцелую? В честь дня рождения…
— А-а… Легко.
Но стоило мне потянуться к ней губами, как Динка вдруг обхватила меня за шею — почти как Ангел, почти как Ангел — и бросила на край кровати. Ее лицо оказалось вровень с моим, ее губы оказались у меня под шеей, совсем как тогда, в «Питбуле», во время нашего первого триумфа.
— Хочешь взглянуть на подарок, Рысенок?
— На какой?..
— Который ты мне преподнесла?
— Я?
— Ты, кто же еще!..
Она не ждала от меня ответа. Она подтолкнула меня к самому краю, к узкому ущелью между кроватью и стеной. Только для того, чтобы через секунду в этом проклятом тихом ущелье я увидела Ангела.
Ангел, скорчившись, лежал на полу. На далеком полу, таком далеком, что даже дух захватывало. На груди Пабло-Иманола Нуньеса, нашего с Динкой общего любовника, расплылось отвратительное густо- красное, почти черное пятно. В этом-то пятне и застряла левая рука Ангела, окрашенная в такой же густо- красный цвет. Сквозь него я без всякого труда разглядела светящийся циферблат часов.
Час ноль двадцать, как сказала бы Динка…
Нет, час ноль двадцать один.
Рука не подавала никаких признаков жизни. И Ангел не подавал никаких признаков жизни. Он… Он был мертв.
Мертв.
Слипшиеся темные волосы, слипшаяся, едва выползшая наружу щетина, слипшиеся в комок, искаженные смертью черты лица…
Он был мертв, мертв, мертв…
— Что… Что это?..
— Не узнаешь? — Динка вдруг хихикнула. — Наш с тобой дружок.
— Что это? Ты… Ты что… Ты его…
— Я? — Динка, до этого все еще прижимавшаяся ко мне, резко отстранилась. И ухватила меня за волосы. — Я?!
— Ты… Ты… — Мне не хватало сил закончить фразу «Ты убила его», но Динка и без этого понимала ее окончание. И отказывалась иметь с ней дело.
— Я?! Нет, Рысенок, это не я…
— Но ведь он… Он не дышит…
— Разве?
— Не дышит… Он что?..
— Что?..
— Что?..
— Что?..
Мы перебрасывались этим дурацким «что» как шариком от пинг-понга, оно и секунды на наших губах не держалось, оно приходило ко мне темно-вишневым и возвращалось к Динке пергаментно-бледным.
Сноской на бестиарий — вот чем оно возвращалось к Динке.
А ко мне оно вернулось сноской на кольцо.
— Ты убила его, что ли? — наконец не выдержала я.
— Нет. Спать положила, — огрызнулась Динка. — Пусть отдохнет.
— Ты его убила, убила, убила. — Вскочив в это слово, как на подножку уходящего поезда, я больше не могла остановиться.
— Заткнись! — Динка дала мне пощечину, но и это не привело меня в чувство.
— Ты… убила…
И тогда Динка не выдержала, она ухватила меня за плечи и принялась немилосердно трясти. На секунду мне даже показалось, что голова у меня отвалится и скатится на пол и попадет в мертвые объятья Ангела.
— Я? Я убила?.. Ах ты сука! А кто наплел ему про какое-то гребаное кольцо, которое я и в глаза не видела?! Кто вообще приволок его сюда? Кто приволок пистолет?!.. Кто тебя просил это делать, кто, кто? Я просила?! Скажи, я?!..
— Так это я виновата? Я?!
Я даже не помнила, как мы соскользнули с кровати и как принялись кататься по полу, вцепившись друг другу в волосы и стараясь расцарапать ногтями лицо. Кажется, я больно смазала Динке по груди, кажется, она изо всей дури пнула меня кулаком в живот. Неизвестно, сколько бы еще продлилась наша бессмысленная унизительная драка, если бы не собачий и вой и босые ступни Ангела, в которые мы уткнулись.
Босые ступни Ангела настигли нас почти одновременно: левая — Динкину макушку, правая — мое ухо.
Вот хрень.
Мы отшатнулись — и от Ангела, и друг от друга — и сели на полу, тяжело дыша.
— Забей, — сказала мне Динка.
— Да ладно, — ответила ей я. — Самое время собачиться.
— Действительно… Самое время… И она робко улыбнулась мне. И я робко улыбнулась ей.
— Зачем… Зачем ты это сделала, Диночка?
— Ни за чем… Он орал на меня… С этим кольцом… Спрашивал, откуда оно… Это, видите ли, дорого как память… И что это кольцо он узнал бы из тысячи… И откуда только я взяла его… И еще что-то про Риеру Альту… И как я узнала… И как я туда попала… И какая я дрянь… И что я знаю еще… И о ком я знаю еще… Он так мне надоел… Так надоел… Я просто хотела, чтобы он заткнулся… А он все не затыкался… Стал руки распускать… Он бы от меня не отстал… Зачем ты только его сперла, кольцо?
