Фраза, произнесенная мной, производит странное впечатление на женщину. Ее правая бровь приподнимается (совсем как у Одри), а левая подтягивается к переносице (совсем как у Кэтрин).
– Вы собираетесь там жить? – спрашивает она.
– Нет. Я пришла навестить… э-э… подругу. Молодую женщину. Она живет в квартире двадцать семь.
– Какую из них?
– В смысле?
– Там их несколько. И все молодые. На любой вкус. Есть брюнетка, блондинка и даже рыжая.
Она совершенно непроизвольно касается своих – рыжих (совсем как у Ширли) – волос. И достает из банки оливку. И отправляет ее в рот. Еще не прожевав толком, она отрывается от дверного косяка и ступает на коврик, заметно потеснив меня: теперь мы стоим друг против друга, очень близко. Так близко, что я явственно вижу глубокие морщины под глазами женщины и печальные складки у рта, только что поглотившего оливку, – ни Одри, ни Кэтрин не позволили бы себе таких морщин.
Даже в старости.
А Ширли… Ширли не позволила бы себе таких волос – безжизненных, как пакля, с темными, плохо прокрашенными корнями.
– Вот что я вам скажу, милая. Они – не настоящие.
– Кто?
– Блондинка – не настоящая блондинка, брюнетка – не настоящая брюнетка, а рыжая… Ужас! Я сама рыжая, рыжая от природы, а та – ну просто кошмар!.. Ее волосы – самые лживые, уж поверьте. Она – ваша подруга?
Что говорить в таких случаях? что покажется убедительным?
– Нет.
– Я думаю – там подпольный публичный дом. Или что-то похожее на публичный дом. Салон массажа, в наше время все непристойности маскируются под оказание такого рода услуг. А может, там вообще снимают порнофильмы… Какая гадость! Хотите оливку?
– Я не голодна.
– Оливки – не для того чтобы утолить голод. А для того, чтобы ум оставался острым.
– С этим все в порядке. Пока…
– Ну, как хотите… Возможно, этот сумасшедший из квартиры напротив – их сутенер. Я не исключаю и такой возможности. Давно нужно было поговорить с домовладельцем, чтобы его выселили, но все как-то случай не подворачивался.
– К тому же у вас не работает лифт…
– Разве? А еще неделю назад все было в порядке. Я редко выхожу из дома, да и что делать там, на улице, где тебя никто не сможет защитить?
– Совершенно нечего, – безвольно поддакиваю я.
– Времена нынче омерзительные…
– Чудовищные.
– Наверное, началась война?
– Пока нет, но все к тому идет.
– Постоянно что-то взрывают, поджигают, громят, а теперь еще и кот пропал.
– Не переживайте так, вдруг он найдется?
– Не найдется! Говорю вам, его поймали, зажарили и съели. Бедняжка Сайрус, несчастный мой котик!..
– Я спрошу о… Сайрусе, как только разыщу свою подругу. Может, она что-то знает. Просто скажите мне, где эта квартира.
– Здесь.
Женщина хихикает и, покачнувшись, едва не падает на меня: едкий запах уксусной эссенции, едкий запах духов, разложившихся на составляющие по крайней мере лет пять назад; запах дешевой пудры – чуть мягче. И алкоголь. От Ширли за версту разит алкоголем, таким же дешевым, как и пудра. Она страшно пьяна, хоть ей и удается держаться на ногах. Почему я не заметила этого раньше?
– …Здесь?
– Пройдите вперед, к окну и сверните направо. Там все увидите.
– Спасибо. Как вы себя чувствуете?
– Я оплакиваю Сайруса, как я могу себя чувствовать?.. Это все арабы, шлюхи и те, кто дует в дудки целый божий день! Давно известно, что они едят кошек.
– Не знаю, как насчет шлюх и тех, кто дует в дудки, но арабы точно не едят кошек.
– Едят!
– Нет.
