– Никто. Кофе, пожалуйста.
– И чего-нибудь покрепче?
– Хорошая идея. Джин у вас есть?
– Найдется.
– Можно закурить?
Праздный вопрос, в «Cannoe Rose» курят все кому не лень – даже субтильные секретарши дымят в четыре трубы; праздный вопрос – но он способен привлечь внимание бармена, молча пододвинувшего мне пепельницу. Я вынимаю сигареты и красную картонку (она будет жить вечно!), отрываю вторую по счету спичку и подкуриваю.
В совершеннейшем молчании.
Не самый лучший подстрочник, да что там – просто отвратительный, он рождается в моей голове внезапно и не поспевает за музыкальным автоматом; крохи ускользающего смысла – вот и все, что мне остается.
Песня красива, грустна и банальна, она трогает меня по-; настоящему. Как тронула бы любая другая песня со сходным мотивом и сходными словами. Только банальности способны вызвать искреннее движение души.
Время зашло за мной для оплаты вчера -
Когда я был молод.
– Вы как будто расстроились? – участливо спрашивает бармен, не сводя глаз с картонки в моей руке.
– Нет, ничего. Просто песня…
– Вы можете выбрать другую, повеселее. Всего лишь один евро – и кто-нибудь типа Сашá Дистель быстро приведет вас в хорошее расположение духа.
– У вас есть Сашá Дистель? По-моему, его уже давно никто не слушает.
– У нас есть все. У нас есть песни, которых еще никто никогда не ставил. Все предпочитают слушать одно и то же. Каждый день. О том, как они были молоды вчера. И о том, как невыносимо проснуться завтра, в одинокой постели, из которой только что выскользнула любовь.
– Это волнует всех, ничего не поделаешь.
– Точно. – Морщины на лице бармена становятся еще глубже и выразительнее. – И бороться с этим невозможно. Вот ваш кофе и ваш джин.
Джин выглядит чертовски холодным, даже стакан запотел. Кофе, напротив, – обжигающий, кто из присутствующих заплатил один евро, чтобы послушать о несбывшихся мечтах и жизни, просочившейся сквозь пальцы, как песок?..
– Вы ведь не бывали здесь прежде…
– Никогда не бывала.
– Но у вас спички из нашего бара. Такие же, как во-он те…
Не-Шон указывает взглядом на большую стеклянную емкость, стоящую на столешнице справа от него. Просто удивительно, что я не заметила ее до сих пор. А между тем она доверху наполнена красными спичечными картонками, полностью идентичными моей.
– Вы же знаете, как это бывает. – Я смотрю прямо в глаза бармену, ярко-синие, удачно подобранные под цвет вельвета. – Один идиот влюбился в ваш бар и рассказал о нем другому, другой – третьему, третий – четвертому… Я была последней в списке.
– Значит, спички достались вам как сувенир?
– Что-то вроде того… То есть – сначала это был сувенир, а потом…
– А потом?
– Потом он превратился в единственную память о человеке, который был мне дорог.
– Его больше нет?
Студентик Мишель. Отставной горнолыжник Жюль, впоследствии оказавшийся легавым. И множество других людей, сочиняющих трагические истории, чтобы их собственное одиночество выглядело оправданным. Чтобы их собственное существование казалось не таким бессмысленным, каким оно является на самом деле. Все это множество сидит в дешевом кинотеатрике, на просмотре фильма о страстях, недоступных им, о приключениях, которые они никогда не переживали; никто не решается закурить, никто не решается выйти в туалет, пустое кресло у прохода предназначено специально для меня.
Никогда.
Никогда я в него не сяду.
Залпом выпив джин, я дружески подмигиваю бармену:
– С ним все в порядке. И со мной тоже. Просто мы давно не виделись.
– Повторить? – Не дожидаясь ответа, не-Шон снова наполняет мой стакан. – Это за счет заведения.
– Спасибо.
