одинаковыми открытыми улыбками, в одинаковых шелковых рубашках (снимок сделан летом, судя по буйной зелени кустарников на заднем плане), короли общепита, короли океана, короли граффити, музыкальных автоматов и многих других вещей, о которых я не имею ни малейшего представления.
Иногда убивают и королей.
Я уже знаю об этом, но знает ли об этом не-Шон, сменивший шелковую рубашку на рубашку из вельвета?..
– Что скажете?
– Это и есть Франсуа. Мой друг. – С самого начала я была слишком опрометчива в определениях, но отступать поздно. Уже поздно.
– Да. Это и есть Франсуа. Мой друг.
У не-Шона, безусловно, гораздо больше оснований считать Фрэнки своим другом, вот и фотография это подтверждает, а что могу предъявить я? Регистрационный листок из отеля «Sous Le del de Paris», вечер под аккомпанемент арабского двойника Брайана Адамса? сбивчивую повестушку о телефонном звонке («estoy en la mierda!» – ей не поверил даже марокканский следователь) – а еще я могу предъявить смерть Фрэнки, хотя смерть еще никого не делала друзьями.
Любовниками – да (привет тебе, студентик Мишель, где бы ты сейчас ни оказался!) – но не друзьями.
– И давно вы знакомы с Франсуа? – задает не-Шон самый обычный вопрос.
– Скажем, к друзьям детства его явно не отнесешь. И к друзьям юности тоже, – отвечаю я ему таким же обыденным тоном. – В том смысле, что мы познакомились не так давно.
– И он не рассказывал обо мне?
– Опосредованно.
– Что значит – опосредованно?
– Я здесь и, следовательно, была наслышана о существовании этого бара…
– Вы могли узнать о нем из любого другого источника.
– Но узнала от Фрэнки. И он же подарил мне ваши фирменные спички. Вы сами видели.
– Да… Видел.
– Фрэнки – занятный тип. Много распространялся насчет своих подвигов на ниве сейфов, сыров и сухих строительных смесей. А еще он был диджеем на Ибице. И едва не завербовался в иностранный легион.
– Он любит этим прихвастнуть перед девушками. Откуда вы приехали?
Тон бармена нисколько не изменился, изменилась обстановка вокруг: вещи, до этого предоставленные сами себе, сжимают кольцо вокруг кресла, в котором я так неосмотрительно угнездилась. О том, чтобы подняться, не задев курительницу или сундук, не опрокинув ширму, не может быть и речи. И само кресло превратилось в ловушку – оторвать руку от подлокотника можно, лишь напрягая все силы. Но если словесная экзекуция продолжится теми же темпами – в скором времени и максимального напряжения сил будет недостаточно.
Малодушие – вот чего бы хотелось избежать.
– Откуда?..
– Вы ведь не француженка?
– Нет. Я – русская, но последние несколько лет прожила в Марокко.
– Так вы приехали сюда из Марокко?
– Ну… да.
– И когда?
– Это допрос?
– Нет. Мы просто беседуем.
– Вы пригласили меня поговорить о Фрэнки, но почему-то мы говорим только обо мне.
– Это естественно, вы ведь друзья, не так ли?.. Так когда вы познакомились с Фрэнки? И главное – где?
«Когда» и «где» охватывают королевство Марокко с флангов; стрела «когда» и стрела «где» направлены на его атлантическое побережье, их острия смыкаются в маленькой точке на карте – Эс-Суэйра, население городка (от грудных младенцев до дряхлых стариков) не самый вместительный бар «Cannoe Rose» переварил бы за несколько недель, что известно об Эс-Суэйре не-Шону? И знает ли он вообще о ее существовании?
– Помнится, вы употребляли словечко «давно». – На помощь это не похоже; скорее бармен решил утопить меня окончательно.
– Разве?
– Употребляли. Вы давно не виделись с Франсуа, он ваш давний друг и все такое.
– И что из того?
– А то, что Франсуа никогда не упоминал о вас.
– А должен был?
– Он никогда не упоминал, что знаком с русской.
