собираются жениться на фотомоделях, или находятся в состоянии бракоразводного процесса с фотомоделями. Глядя на седьмого, можно предположить как раз второй или третий варианты: обручального кольца у него на пальце нет.
Чемодана на колесиках тоже. И спортивной сумки. И рюкзака. И доски для серфинга. Только небольшой саквояж, с ним удобно спасать мир, в нем нет ничего лишнего. За три года я перевидала тонны багажа, этот – самый оптимальный.
– Погодите, – говорит седьмой, когда мы уже готовы тронуться в путь.
Он стоит метрах в трех от автобуса (при этом дверцы автобуса уже захлопнуты), он не повышает голоса, и все же, все же… Голос проникает в салон, обволакивает горнолыжников и еще четверых, он – везде. Хорошо поставленный, не терпящий никаких возражений голос. Этим голосом хорошо отдавать команду к запуску крылатых ракет, объявление Третьей мировой тоже бы сгодилось, только меня тебе не проглотить, cherami.
Ни за что.
Дверцы автобуса я не распахиваю.
Похоже, седьмого это не смущает. Он не считает ниже своего достоинства обойти автобус и остановиться напротив водительского места. На лице его играет доброжелательная улыбка, определить ее стоимость затруднительно. Сто тысяч долларов? Двести?..
– Привет, – скалится седьмой. – Вы не подбросите меня до Эс-Суэйры?
Звучит вполне демократично, эта фраза подошла бы любому из путешествующих автостопом, она легко вынимается из заднего кармана залатанных джинсов и так же легко приколачивается к физиономии; vip- персона не сделала мне ничего дурного, почему я испытываю к ней чувство острой неприязни?
Классовая ненависть, так будет вернее.
– Это не рейсовый автобус, – отрезаю я. Улыбка седьмого становится еще ослепительнее.
– У вас на лобовом стекле написано «Эс-Суэйра».
– И что?
– Мне бы хотелось туда попасть.
Я тщетно ищу в лице vip-персоны хотя бы один изъян, это позволило бы мне отнестись к ней если не с симпатией, то хотя бы с пониманием. Но ни одного изъяна не обнаруживается, корпоративные психологические тренинги не прошли даром, я даже подозреваю, что vip-персона сама их и разрабатывает. Безупречный нос, столь же безупречная линия рта, натренированные длительным восхождением по карьерной лестнице лицевые мышцы. И глаза.
Чертовски красивые глаза.
Глаза приводят меня в ярость.
– Так я могу войти в салон?
Вместо ответа я вытаскиваю табличку «MONTAGNARD» (о, трижды благословенный «Montagnard»!) и стучу по ней ладонью.
– Мы обслуживаем туристов, воспользовавшихся услугами этой фирмы.
– Вы лично?
– И я… в частности.
– Значит, в Эс-Суэйру я не попадаю?
– Нет. Во всяком случае, на моем автобусе.
– Но у вас в салоне полно мест, – вполне резонно замечает vip-персона.
– Это ничего не меняет.
Меняет, и еще как! Из «o-la-la, mademoiselle» я превращаюсь в упрямую дуру. Стерву, со смаком пользующуюся своим служебным положением, вздорную бабенку и, наконец, просто в истеричку с предменструальным синдромом. Я больше не восседаю на водительском кресле, я стою на сцене, почти голая, освещенная прожекторами. Я полностью провалила роль, и теперь любой, сидящий в зале, может швырнуть в меня яйцом или пакетиком с майонезом, или потребовать вернуть деньги за билет. Яйцо или пакетик с майонезом, да. Горнолыжники точно не промахнутся. Вот и сейчас один из них говорит мне:
– Какие-то проблемы? Почему мы не можем взять этого парня?
– Я не беру кого ни попадя, – отрезаю я. – Это не Европа.
«ЭТО НЕ ЕВРОПА» – убийственный аргумент. Это – не Европа, следовательно, никто не может быть в безопасности. Но безопасности нет и в самой Европе. Хотя я и не читаю газет, но ужины с Домиником оказали свое тлетворное влияние. Я в курсе, что в мире сейчас неспокойно, взрывы гремят повсюду, число невинных жертв растет. Марокко – спокойная страна, может быть – самая спокойная из всех стран; толерантная, как любят выражаться сами европейцы, и сейчас я в некотором роде предаю землю, приютившую меня. И все из-за сукина сына с чертовски красивыми глазами.
– Вы думаете, у него бомба в саквояже? – голос горнолыжника полон иронии.
– Мы летели с ним в одном самолете, – поддерживает его молодой человек, по виду – студентик, переживающий любовную драму. – И ничего подозрительного не заметили.
Четверо других с готовностью хохочут, я по-прежнему стою на сцене, почти голая, полностью провалившая роль. Дура. Стерва. Истеричка с предменструальным синдромом.
– Ох, уж эти женщины, – резюмирует кто-то. – Если кого и стоит опасаться, то только их.
Мы проплываем мимо vip-персоны, нарочито медленно, издевательски посверкивая фарами. Должно быть, это – первый случай, когда Спасителю мира хоть в чем-то было отказано. Несколько секунд его
