курительницы, парочка самых настоящих кальянов и целый взвод Будд самых разных модификаций. К тому же в комнате явственно ощущался какой-то запах — то ли благовоний, то ли мужского парфюма. А посреди всей этой застенчивой антикварной лавчонки стоял самый обыкновенный совдеповский стол с наваленным на него бельем.
— Белье для глажки на столе, — повелительным тоном сказала мне Сошальская, усаживаясь в кресло- качалку. — На кухне список продуктов и деньги.
Я в нерешительности засунула в рот большой палец: все происходящее походило на хорошо отрепетированный розыгрыш. За кого она меня принимает, в самом деле?! Или Филя оказался вовсе не таким лохом, сумел просчитать все мои последующие шаги и предупредил свою обалдевшую от ревности жену?
— Сегодня полы мыть не нужно, — добила меня Сошальская, принимаясь за вязание.
Интересно, а когда я их мыла?! Разве что в одном из своих прежних воплощений, и то сомнительно. Монтесума-Чоколатль, свято верящая в реинкарнацию, утверждала, что в прошлой жизни (судя по моему бесхребетному нраву) я была растением под названием «плющ дикорастущий».
Сошальская вязала, даже не глядя на спицы: просто аккуратно считала про себя петли — и все. Ситуация перестала забавлять меня. И что означает это надменное лицо и отсутствующий взгляд? Я переступила с ноги на ногу, и половица под моим ботинком едва слышно скрипнула. Даже я не уловила этого звука, скорее — почувствовала.
А Филина женка сразу же повернула ко мне бесстрастное лицо.
— Почему вы не проходите, Аннушка?
Да что же это, в самом деле?! Мало того, что она надо мной откровенно издевается, так еще и слышит, как египетская кошка! С таким слухом нужно в сейсмологических центрах работать, а не в кресле-качалке петли считать.
Пока я подбирала работенку для Яны Сошальской, зазвонил телефон. Наверняка Филипп, тускло подумала я — и не ошиблась. Эти двое жить не могли друг без друга. Сошальская нащупала радиотелефон, стоящий рядом с ней, и взяла трубку; лицо ее оживилось, пришло в движение, вот только глаза остались неподвижными.
— Да, милый… Аннушка уже пришла. Пододеяльники из химчистки? Хорошо, я скажу ей… Ты будешь к семи? Почему так поздно?! Халтурка? Какая халтурка?!. Что значит — «успокойся»? Я спокойна. Абсолютно. Мне плевать на визиты…
Только теперь я поняла, что меня смущает. И в самой Сошальской, и в окружающей обстановке.
Свет.
В комнате не было света, в ней царил полумрак. Но не легкий, летний, с солнечными полосками от жалюзи на полу, — нет. Этот полумрак не зависел ни от жалюзи, ни от времени года. Он был здесь всегда. Он никогда отсюда не уходил. И как можно вязать при таком освещении? Как можно видеть петли, которые ты набираешь?!.
Лицо Сошальской по-прежнему бушевало. Уголки рта растягивались, скулы волнами накрывали впалые щеки — и вся эта суета моментально разбивалась о глаза, пасовала перед ними.
Глаза оставались неподвижными.
Глаза.
«Черт, да она слепая!» — неожиданно подумала я.
Она ничего не видит! Потому-то у нее такое гладкое лицо: краски мира не тревожат его. Краскам мира вообще нет дела до Яны Сошальской и ее спиц! Все еще не веря себе, я аккуратно сняла ботинки и на цыпочках двинулась к женщине. Сейчас она остановит меня окриком, запустит в меня клубком, вытащит револьвер из нижних юбок!..
Но ничего подобного не произошло.
Я приблизилась к критической отметке и провела ладонью у нее перед глазами. И снова — никакой реакции. Яна Сошалъская действительно ничего не видела.
Так круто я еще никогда не влипала (если не считать двух уже давно остывших трупов). Но, самое ужасное, — ловить здесь нечего. Я не стала дожидаться конца супружеской телефонной перебранки и ринулась к выходу. У входных дверей я едва не сбила белую тонкую палку (почему я не заметила ее раньше?) и ни одной лишней секунды не потратила на открывание замков. И, только выскочив на лестничную площадку, перевела дух.
Кто мог знать, что жена Кодрина окажется слепой? И толку от нее будет, как от козла молока.
В любом случае у меня отпадает сразу несколько проблем: не нужно тыкать ей под нос фотографию, каждую минуту рискуя получить по башке. Не нужно изводить ее расспросами об Алле. Яна Сошальская отодвигается на задний план, но это не снимает подозрений с ее мужа. Ясно одно: если мне когда-нибудь еще придется встретиться с ней, я уже буду к этому готова.
Сергуня опаздывал.
Я успела посидеть и полежать на лавочке возле редакции «Петербургской Аномалии», съесть яблоко, украденное на лотке, и отогнать от себя одного зарвавшегося питбуля и двух зарвавшихся молодых людей с бритыми черепами.
И подвести промежуточный итог встречи с безумным семейством Кодриных.
Извращенцы, идеально подходящие друг другу: слепая ревнивица и Аполлон Бельведерский, который ненавидит свою распроклятую совершенную фактуру. Слепая жена устраивает Филю идеально: она не может видеть красоты, которой Кодрин так стесняется.
Извращенцы и есть.
— Мы же договаривались на пять! — накинулась я на Сергуню, как только он появился. — Нехорошо заставлять девушку ждать.
— Соскучилась? — Он приложился к моей щеке. — Ну, что Филя? На какой минуте он тебя послал?
— Представь себе, не послал. А даже угостил элитным пойлом из Мадраса.
— Да ладно заливать-то! У него с женщинами непреходящий напряг. Все боится, что будут посягать на его драгоценные нефритовые гениталии. А он у нас однолюб.
— Пришлось выдать себя за даму нестандартной сексуальной ориентации. Сергуня рассмеялся:
— Круто! У тебя хватка, как я посмотрю. Когда выйдешь из тюряги, порекомендую тебя главному редактору. Как подающего надежды корреспондента.
Не очень-то галантно с его стороны напоминать о моем бедственном положении. При том сроке, который мне светит, я выйду из тюряги разве что пенсионеркой, причем без всякой надежды на материальную помощь государства.
— Ну, положим, живой я не дамся, — совершенно искренне заявила я. — А вот что касается примерного семьянина… Ты не сказал мне, что у него слепая жена.
— А ты разве спрашивала? И потом, зачем тебе его жена?
— Он женился на ней только потому, что она ни черта не видит? — уклонилась я от ответа. — Или были другие причины? Более романтические?
— Понятия не имею. Как сюжет она меня не интересует, это скорее для дамских журналов. Чтобы дуры-домохозяйки лили сопли на страницы…
— Она же свидетель. Обнаружила тело.
— Слепой свидетель — это геморрой, душа моя, — снисходительно пояснил Сергуня. — И насколько мне известно из материалов дела, покойную Аллу нашел ее брат. А его слепая благоверная сидела, как квочка, на веранде. Слушай, зачем тебе вся эта бодяга? Какое отношение эта история имеет к твоим убийствам?
Действительно, зачем мне эта бодяга? Я стала выпадать из образа идеальной убийцы, а это может плохо кончиться.
— Я же говорила тебе, — я вдохновенно взялась за свою прежнюю лживую волынку. — Я все объясню потом. Тебе нужен суперматериал для книги?! Не для какой-нибудь вшивой статейки, а для книги? Нужен или нет, черт возьми? Хочешь проснуться знаменитым?
— Ну, — скрипнул зубами Сергуня. Он ненавидел себя за эту рабскую зависимость от своей профессии. Себя — и меня заодно.
— Тогда не задавай вопросов. Заткнись и делай все, о чем я тебя прошу. Внакладе не останешься,
