берегу к группе солдат, собравшейся у самой кромки воды, я понял, что не будет ни вопросов, ни расследования, ни искушений. Если только я не решу обратиться за помощью к доктору Вигилантиусу. Анна Ростова плавала лицом вниз в холодных серых водах устья Прегеля. Руки женщины были распростерты так, словно она пыталась забрать в охапку все, что могли принести с собой приливные волны. Волны и хлещущий в лицо снег с дождем ритмично раскачивали ее труп над шуршащей галькой. Красное платье, которое я так хорошо запомнил, вздувалось над ногами Анны, поднявшись выше бедер. Ноги густо оплетал клубок черных водорослей. Пряди спутанных белых волос лунным гало плавали на поверхности воды вокруг головы. Пятеро солдат сидели на камнях, курили трубки, посылали проклятия хмурому небу и переругивались между собой по поводу того, кто должен вытаскивать тело из воды.
Сержант Кох отдал грубое распоряжение, и двое солдат нехотя вошли в ледяную воду и потащили тело к берегу. Я стоял на берегу, молча наблюдая за происходящим. Анна была похожа на одно из тех мифических существ, полулюдей-полурыб, которых балтийские рыбаки, по их собственным словам, находят запутавшимися в сетях. Бессвязные мысли роились у меня в голове, словно ошалевшие от страха стрижи. Смогу ли я с достаточной достоверностью установить, что убийства были совершены Анной Ростовой, без ее показаний? Но если она невиновна, если она убита, так же как и все остальные, значит, убийца все еще на свободе. В любом случае мне придется начинать расследование с чистого листа.
У меня за спиной Кох злобно кричал на жандарма, привезшего нас сюда.
— Почему ты не сказал господину поверенному, что женщина мертва? — гремел его голос. — Тебе это так не пройдет! Ты лишишься своей белой нашивки, младший капрал!
Я повернулся и взял его за руку.
— Оставьте, сержант. Только скажите им, что они обязательно должны сохранить ее туфли.
Кох отдал соответствующие приказания солдатам.
— Думаете, убийца добрался и до нее, сударь? — спросил он, подходя ко мне, но не спуская глаз с солдат.
Я отрицательно покачал головой.
— Право, не знаю, что и думать, — ответил я.
— Может быть, самоубийство?
Перед моим мысленным взором мелькнуло лицо Анны Ростовой, и мне пришлось приложить усилие, чтобы прогнать его.
— Могло случиться все, что угодно, — ответил я. — И все-таки она не похожа на женщину, которая способна добровольно наложить на себя руки.
Я внимательно следил за действиями солдат. Они втащили тело на берег и положили его на холодной гальке.
— Да простит мне Бог! — прошептал я Коху. — Мертвая она может пригодиться нам не меньше, чем живая. Нужно только взглянуть на основание ее черепа. А ее обувь поведает нам истину с гораздо большей откровенностью, чем она сама.
Я закрыл глаза, собираясь с силами для того осмотра, который мне вскоре предстояло предпринять.
— Простите, сударь.
Подняв голову, я увидел перед собой худощавого молодого военного. Его грубоватое лицо было, как говорится, «словно топором вырублено», покрасневшие от усталости глаза прищурены. Он весь посинел от холода, а острый нос побагровел от сильного насморка.
— Офицер Глинка, сударь.
— Как вы допустили подобное? — гаркнул я.
— Я заметил тело женщины во время патрулирования берега, — ответил он. — Ее вынесло на мелководье. Поначалу я подумал, что к берегу прибило дохлого тюленя.
— Вы кого-нибудь еще видели на берегу?
— Зимой, сударь? Китобои используют это место только летом и осенью. Ну, возможно, иногда по ночам здесь высаживаются контрабандисты, а так… — Внезапно он замолчал и уставился на одинокое строение на противоположном берегу.
— Что такое? — поторопил я.
Глинка снял с головы фуражку и пригладил и без того прилизанные волосы.
— Вон там… ну, там… есть одно место, сударь, — произнес он. — На том берегу. В общем, притон, в котором находят ночлег бродяги и всякие проходимцы. Ну и уголовников оттуда транспортируют.
— Транспортируют? — переспросил я.
— В Сибирь, сударь. Вполне возможно, что она прошлой ночью там кутила. И тело могло легко принести сюда приливом. Особенно при нынешнем ветре. Ничего нет удивительного.
— Спасибо за информацию, Глинка, — поблагодарил я жандарма, отпуская его.
Я прошел к кромке воды и взглянул на устье в том месте, о котором упомянул Глинка. На таком расстоянии трудно было что-либо разглядеть. Виднелись только волнолом, небольшой мол и одно или два строения. Казалось, тяжело нависшее над ним небо подобно громадной свинцовой плите раздавило и разгладило здешний пейзаж.
— Сударь! — позвал меня Кох.
Я обернулся и обнаружил, что он стоит рядом с телом. Труп очистили от водорослей, и я наконец увидел ноги Анны Ростовой. Они были изящные, тонкие и белые, как мрамор. И на них не было обуви… Двое жандармов забрасывали абордажные крюки в неспокойную воду реки и вытаскивали на каменистый берег громадные охапки черных водорослей, а другая группа тем временем копалась в омерзительной морской грязи и, ничего не найдя, откидывала всю эту массу еще дальше по берегу, где она оставалась лежать вонючими кучами. Некий порядок в их работу удалось привнести только благодаря непрестанному вниманию Коха и тем громким командам, которые он время от времени отдавал, напоминая, что они ищут обувь утопленницы.
— Пусть ее тело отнесут вон в ту лачугу, Кох, — скомандовал я и указал на постройку, располагавшуюся на расстоянии примерно ста ярдов. — Она производит впечатление пустой. Будем надеяться, что никому не придет в голову прийти сюда порыбачить.
— Сегодня можно не опасаться, сударь, — ответил он, оглядываясь по сторонам. — При таком количестве солдат на берегу… И в такую-то погоду!
— Тем лучше, — прохрипел я, вновь бросив взгляд на противоположный берег устья, а сержант тем временем отдавал приказ о переносе тела.
Жандармы промокли насквозь и замерзли. Естественно, эта работа им страшно опротивела. Что для них значила Анна Ростова? Тяжелый труп, не более. Я шел по пятам за странной спотыкающейся похоронной процессией, двигавшейся вверх по крутому берегу к заброшенной лачуге с трупом утопленницы на плечах. Галька скользила и подскакивала у них под ногами. Прежде чем Анну внесли внутрь, ее пришлось положить на землю и взломать дверь. В доме было темно, душно, жутко воняло гнилой рыбой. Оставив труп на полу и не дождавшись разрешения уйти, солдаты стали гуськом выходить на улицу, осыпая проклятиями нестерпимую вонь, что стояла в хижине.
— Принесите фонарь! — крикнул я им вдогонку.
Сержант Кох вышел, чтобы повторить мой приказ. Фонаря ни у кого не нашлось. И никто не знал, где его можно отыскать.
— Бегите к экипажу! — крикнул Кох. — Скажите кучеру, чтобы зажег фонарь, и принесите его сюда.
Я тоже вышел из дому, и мы вдвоем с Кохом стали молча ждать, пока принесут фонарь.
— Я подожду вас здесь, герр Стиффениис, сударь, если вы не возражаете. Я… Понимаете, вначале то тело позапрошлой ночью. Вчера мальчишка, Морик. Прошлой ночью Тотцы. С меня хватит, сударь. Будьте уверены, вам никто не помешает. Об этом уж я позабочусь, — сказал Кох. — Мне нужно следить за ребятами. И на берегу кое-что еще надо сделать, да и…
— Хорошо, сержант, — оборвал я его излияния. Я слишком быстро забыл, что он чиновник, а не полицейский и не солдат, привыкший к суровой и грязной жизни улиц. — Подобные зрелища вряд ли кого- то могут усладить.
Прибежал выбившийся из сил Глинка и протянул мне фонарь.
