Михаилом Стародубцевым — моим старшим братом, который мнил себя в то время большим рок-поэтом и рок-музыкантом, потому и решил создать группу. Сам Мишка играл на гитаре, его одноклассник Сашка Астафьев на клавишных, ударника нашли в нашем же дворе. Стасик Гусев здорово вертел барабанными палочками и лупил ими почем зря, заглушая временами все остальные инструменты. Дело было за басистом. Вот тут-то Мишке и подвернулся совсем еще зеленый Славик Гертинцев.
По этому поводу мне вспомнился старый анекдот:
— Папа инженер, мама учительница, а сынок рокер.
— Ты смотри, у нормальных родителей и такой урод вырос.
Да, в приснопамятные времена, когда слово «рок» было ругательным, травили и такие анекдоты. Хотя кто-кто, а Герт уродом не был, напротив, имел довольно симпатичную мордашку.
Группа, образованная моим братом, носила название «Шмели» и особого успеха не имела. Через полгода Мишке надоела вся эта катавасия, он все же решил подналечь на учебу, оставив рок кому-то другому. Его сменил гитарист Валентин Мирзоев (Мирза), имевший взрывной характер и всегда прущий напролом подобно танку. Вместе с Мирзой в группу влился и гитарист Сергей Самохвалов, прозванный Самопалом, который и стал основным источником текстов, а группа в данном составе стала называться «Серебряный век». Кто и когда предложил такое название, история умалчивает, но оно прижилось и остается неизменным вот уже двадцать лет.
Впрочем, группа «Серебряный век» образовалась в восьмидесятом. До перестройки было еще целых пять лет, никто об этом и подумать не мог, и рокеров шугали с места на место разные администраторы, но они ловко просачивались в многочисленные клубы и ДК. Особо острых текстов, за которые полагалось сажать в тюрьму, у «Серебряного века» не было, команда увлекалась все больше перепевками из «Битлз» и «Роллингов». Настоящим же хитом стала песня Джима Моррисона «Странные дни», которую группа исполняла с соответствующим гримом и в специальных одеждах. Завораживающее действо, составленное из отдельных фаз, когда человек то замирает, то начинает стремительно двигаться, плюс медитативная музыка «Doors», плюс мечущиеся световые блики рождали необыкновенный эффект. На эту песню в годы перестройки даже сделали клип, стильный черно-белый, схожий манерой изображения с обрывисто-четкими картинами Фaсбиндера. Этот клип надолго стал визитной карточкой группы. «Серебряный век», конечно, не «Аквариум» и не «Зоопарк», но публика в свое время рвалась на концерты не меньше, чем на «Алису» или «Кино».
Когда большинство групп перешло на русскоязычный текст, Самопал и тут проявил себя. Его песни «Странница», «Альтернатива», «Мой берег», «Заполярный блюз» и цикл «Волчья кровь» до сих пор любимы публикой, и, как бы группа ни отнекивалась, ссылаясь на то, что хочет показать новый материал, всегда на концертах просят исполнить именно эти вещи.
Почему я так осведомлена о жизни «Серебряного века», если мой брат давным-давно эту группу покинул? Очень просто. Время от времени на горизонте Мишки появлялся Гертинцев, теперь уже Герт, и звал его обратно. Но Мишка держался твердо, как памятник героям-пехотинцам на площади Победы, ныне названной почему-то площадью Свободы. С роком он завязал навсегда. Но я росла, закончила школу, начала учиться на факультете журналистики ЛГУ и стала если не рок-фанаткой, то большой поклонницей рока — это точно. Поэтому Герт переключился на меня, таскал по концертам и тусовкам. У нас случился даже роман, когда он в очередной раз ушел от жены.
Затем Герт без зазрения совести бросил меня, польстившись на очередную поклонницу, я немного поплакала, а потом закрутила роман со студентом истфака Юриком Першиным, покорившим меня раз и навсегда своими огромными глазами орехового цвета. Я балдела от его кожи смугло-нежного оттенка созревшего грецкого ореха, темно-каштановых волос и маленькой темно-коричневой родинки над верхней губой. Роман наш то затухал, то вспыхивал с новой силой и тянулся так до окончания университета, после чего окончательно почил в бозе. Юрик Першин, пожалуй, единственный, о ком я вспоминала без раздражения, а с какой-то светлой грустью и иногда даже мечтала о том, что могло бы получиться, если бы мы не расстались.
Герт также периодически появлялся. Иногда я посылала его куда подальше, где и раки не зимуют, иногда плакалась ему в жилетку, в прямом смысле слова вытирая мокрое лицо его сальными волосами и пачкая косметикой сценический прикид Герта, иногда по старой памяти ходила с ним на какой-нибудь сейшн. Как ни странно, мы остались добрыми друзьями. Последний раз это чудо природы я видела года три с лишним назад, и вот он объявился на моем пути нежданно и негаданно. К чему бы это?
Если бы я могла тогда знать, что с нашей невинной встречи с Гертом в баре «Амальгама» начнется цепь жутких событий, пожалуй, я все же предпочла бы добраться домой на старом и расшатанном, но верном, словно пес Трезор, одиннадцатом.
Но, ничего плохого не предвидя, я спокойно сидела за столиком в «Амальгаме» и разглядывала своего бывшего любовника. Он заметил мой взгляд, подергал себя за ухо, в котором болталась серьга в виде весело скалящейся черепушки, сделал знак бармену и положил на стол руки.
— Что смотришь, — вопросил он, — ищешь приметы распада?
В этот момент мне не хотелось ни грубости, ни резкости.
— Просто смотрю, — ответила я миролюбиво, — постарел ты немножко, но это даже прибавило тебе шарма.
— Ну, ты загнешь иногда, Лидка! — заржал он. — У старого пропитого рокера и… шарм. Я тебе что — модель?
При воспоминании о модели настроение у меня сразу резко упало.
— Нет, — произнесла я нарочито спокойным голосом, — ты не модель, ты гораздо лучше.
Герт заметил мое настроение. Отобрал у подошедшего бармена бутылку, мигнул ему, мол, исчезни, и наполнил стаканы.
— Не бери в голову, — посоветовал он, — давай за встречу.
— Давай. — Я охотно подняла стакан.
— Но потом ты мне все расскажешь? — попросил проницательный Герт.
— Ты же сам… обещал… о гастролях.
— Я же сказал — потом. А о гастролях тоже успеется. Давай, что ли, за нашу неожиданную встречу.
— Давай.
Мы с ним немного выпили. Герт скривился — кислятина. Решив, что не виделись мы с ним порядочно, а одним вином сыт не будешь, он потопал за коньяком, пообещав прихватить что-нибудь на закусь по дороге.
Скрежет на сценическом пятачке немного притих, видимо, музыканты решили передохнуть. Пошехонцев согласился, и теперь я со спокойной душой и совестью могла писать следующую статью о таких вот ребятах. Кто знает, может быть, через несколько лет они станут мегазвездами и на концерт к ним нельзя будет попасть. А открою их я. Здорово! Весьма заманчивая перспектива. Но можно ведь также написать о Герте с его командой. Мол, знаю его все эти двадцать лет, знаком он мне с любой стороны, слегка намекнуть и на наш романчик. А что? Публика это любит, схавает за милую душу.
Куда, интересно, Герт запропастился? Ушел, и нет его. Забыл, что ли, что я его дожидаюсь? И все-таки совсем неплохая мысль сделать с ним интервью. Пусть действительно расскажет о своих гастролях, а также о планах на будущее. Впрочем, к тому времени, когда выйдет статья, он, возможно, вновь отправится колесить по городам и весям, но кого это сейчас волнует?
Так. Какое-то странное оживление на пятачке. Ребята, вероятно, отдохнули и теперь хотят явить посетителям «Амальгамы» что-то новенькое. Именно! Только не что-то, а кого-то. Герта собственной персоной. И чего этот выпендрежник туда поперся? Молодежь, конечно, балдеет, еще бы — живая легенда. И снизошла до того, что попросила гитарку у пацанов. Похоже, он и петь собирается. Точно. И зачем только я согласилась с ним сюда прийти?
— А теперь, дамы и господа, — весьма галантно объявил Герт, — мне хотелось бы исполнить песню для присутствующей здесь замечательной женщины. Возможно, многие из вас читали ее статьи, так как Леда — очень талантливая журналистка.
Вот хамское отродье! Меня-то зачем сюда приплел? Вон уже и глазеть начали, не хватало еще, чтобы кто-то подсел и начал изливать душу. А Герт почувствовал себя в своей родной стихии, он играл бодренький
