давно не была, ну просто органически не выношу своего отчима. Мозгов как у курицы, а туда же. Все время лезет поучать, как жить, что делать. А мать, как обычно, будет смотреть ему в рот и поддакивать. Лучше позвоню ей. Итак, перспектива провести вечер просто отличная, тем более что есть два варианта, и оба, если уж на то пошло, не такие плохие.
— Привет! — Тяжелая лапа невоспитанного сенбернара опустилась на мое плечо.
Я вздрогнула и подняла голову. Главный возмутитель спокойствия нашей редакции остановился перед моим столом. Кучерявые седые волосы живописно обрамляли загорелую лысину, ворот рубахи расстегнут почти до пупа, выставляя на всеобщее обозрение поросшую сивой шерстью грудь. Клетчатая рубаха с кожаной жилеткой и джинсы должны создавать образ ковбоя, покоряющего прерии Дикого Запада. Не хватает только «кольта» и красного шейного платка. Неисправимый бабник и поклонник водочно-матерных опусов Венички Ерофеева, Семен Гузько плотоядно улыбался и подмигивал мне.
— И вам здравствуйте, — проговорила я, сбрасывая пахнущую дешевым табаком лапу со своего плеча.
— Чего пасмурная, как серое небце? — Семен поставил напротив меня стул и водворил на него свою крепкую костистую задницу.
— Серое… чего?
— Небце, — он хохотнул, — небо, небушко, небосвод. Совсем язык перестала чувствовать, bambina?
— Отстань. Не лезь со своей заумью. Ты один у нас язык чувствуешь, — не удержалась я, — коверкаешь его на каждом шагу.
— Не коверкаю, а совершенствую своей живой речью. — Он поднял кривоватый палец с коричневато- желтым никотиновым пятном на подушечке. — Бачишь разницу?
— Бачу, Семен, только будь другом, свали куда-нибудь.
— Неприятности? — Гузько весь подобрался.
— Наоборот, все отлично. Не порть настроение.
— Держи. — Из-за спины Семена показалась холеная Лилькина рука с серебряным витым браслетиком на запястье.
Лилька протянула мне кружку дымящегося кофе и, быстро пристроив свою на стол, опять исчезла. Я с удовольствием отхлебнула.
— Составить вам, девчонки, компанию? — спросил Гузько, почесывая животик.
— Еще чего, — вернувшаяся Лилька отодвинула его мягким плечом такой идеальной формы, что, живи она тройку веков назад в Антверпене, заставила бы позеленеть от зависти всех рубенсовских граций и богинь.
— Не прогоняйте старого человека. — Гузько умудрился согнуть в полупоклоне свою мосластую спину.
— Еще чего! — опять фыркнула Лилька. — Сам уйдешь, песик. К нам сейчас Ирочка присоединится.
Семена перекосило. В общем-то достаточно дружелюбный, он на дух не выносил Ирочку Кривцову, первую красавицу и лучшую журналистку нашей газеты.. Чем так смогла задеть старого крота юная фея, для всех оставалось загадкой. Но стоило только Ирочке, с ее огромными синими глазами, каштановыми волосами и идеальной точеной фигуркой, появиться поблизости от нашего лысоватого фавна, как тот начинал фыркать, урчать, говорить разные пошлости и гадости в адрес присутствующих, не отказывая себе в удовольствии пустить матерком. Словом, с появлением Ирочки звучал в полном наборе весь хамский репертуар виртуоза Семена Гузько. Ирочка действовала на него, как красная тряпка на быка.
А она уже плыла к нам между столами. Семен не стал дожидаться ее приближения, не нуждалась, видно, его прокуренная душа сегодня в пикировке, и быстренько слинял. Кривцова заметила его отступление, но комментировать никак не стала. Поставив на стол тарелочку с шоколадными вафлями, села на стул, трусливо покинутый Семеном.
— С прибытием, Леда, — проворковала она.
— Привет, Ирочка. — Я старалась держаться дружелюбно.
— Привезла очередную сенсацию? — поинтересовалась Кривцова, отхлебнув кофе.
— Сенсация не сенсация, но кое-что интересное есть.
— В каком плане?
— В общечеловеческом.
— Не темни, Леда. — Ирочку невозможно было обмануть. — Давай, колись. Маньяк, серийный убийца, растлитель или, на худой конец, извращенец?..
— Это оставьте для себя. — Я с хрустом откусила кусочек вафли. — Все гораздо проще. В небольшой деревеньке живет женщина. И вот что-то случилось с ней после семидесяти лет — начала писать картины. И какие картины…
— Ты серьезно? — Ирочка с недоумением уставилась на меня. — Бабка, которой за семьдесят, взялась малевать?
— Вот именно. Только Екатерина Митрофановна еще вполне крепкая, и картины у нее получаются отличные.
— Не понимаю, — вмешалась Лилька, — зачем ей все это надо?
— Ох и темная ты, Лилька. Душа просит, вот и занялась искусством, — поддела ее наша лучшая журналистка.
— А что же раньше у нее душа не просила? Чего ждала до семидесяти лет?
— Так ведь то душа. Кто же может ответить? Раньше не хотелось, а теперь вот…
— Давай подробнее, — потребовала Ирочка, — рассказывай про свою старуху-самородка.
Я рассказала о Екатерине Митрофановне Савельевой — уникальной женщине, у которой вдруг открылся талант.
Сыновья, дочери, внуки, родственники подняли бабку на смех. Тоже, мол, художница нашлась, Пикассо в юбке, Айвазовский из деревни Гадюкино. Но Екатерина Митрофановна держалась твердо. Устроила себе в чуланчике мастерскую. Работала по ночам, когда переделана вся работа по дому. Попросила соседскую девчонку привезти из города ватман, краски и принялась за дело. Ни о каких техниках и направлениях слыхом не слыхала, рисовала именно так, как бог на душу положит. И все знакомое, все то, что вокруг было. Родные пробовали ее увещевать, стыдить, ничего не помогало. Махнули на «тронувшуюся» бабку рукой.
Все бы так и кануло в неизвестность, если бы Савельева не заболела. Слегла от простуды, а тут еще и переутомление сказалось. Пришел доктор — местный молодой эскулап, который выучился в городе и теперь заменил старого спившегося врача. Прописав нужные лекарства, собрался уже уходить, как один из внуков, смеха ради, зазвал его в бабкин чулан и попросил прописать ей еще что-нибудь от головы.
Доктор, даром что молодой, искусству чужд не был. Посещал во время учебы и музеи и выставки. Картины Савельевой не были схожи своей манерой с чьими-то еще, но мотивами напоминали работы Семенюка, Бартова, Леоновой, Лосинского и Медведева — известных художников-примитивистов. Но насколько свежо заиграли у новоиспеченной художницы краски, как удивительно смогла она отразить свой немудреный деревенский быт!..
Рассказывая коллегам о художнице, я думала о них самих и в который раз удивлялась, как такие разные женщины могут не только находить общий язык, но даже дружить?
Ирочка Кривцова, лицом и фигурой вылитая супермодель Линда Евангелиста, появилась в нашей редакции три с половиной года назад. Мужики сразу сделали на нее стойку, но она быстро пресекла все их поползновения. Папаша Ирочки был крупной шишкой в администрации города, мамаша руководила каким-то престижным фондом. Сама она держала на коротком поводке сынка известного в городе банкира, не позволяя ему, впрочем, связать себя брачными узами и посадить в хорошо оборудованную комфортабельную домашнюю клетку.
Ирочка могла бы найти себе работу и получше. Но она заявила, что это не наше дело, она будет работать только там, где ей нравится. И работала вот уже четвертый год в полную силу, выдавая с завидной регулярностью на-гора отличные статьи, которых бы не погнушалась и более солидная газета, участвовала к тому же во всех городских конкурсах журналистов, добилась в прошлом году звания «Журналист года» за нашумевшую статью «Призраки моды», а также титула «Мисс пресса-99». И это с
