— Да бросьте вы, — Никольская сосредоточенно болтала в миске палочками. — Третьего я была в городе… И вполне могу быть причастной к убийству, вы это хотите сказать?
Леля почувствовал, что может взять реванш за блюдо под дурацким названием «зашими».
— Убийство произошло между полуночью и нулем пятнадцатью четвертого февраля. Мне бы очень хотелось знать, что вы делали в это время.
— Спала.
— Разве фотомодели ложатся так рано?
— Если ложатся не одни, — Никольская показала Леле идеально ровные рекламные зубы.
— Значит, во время убийства…
— Я находилась в постели с молодым человеком. Устраивает вас такой вариант?
— И он может это засвидетельствовать?
— Сможет, когда вернется из Австрии. Он выехал туда по делам.
— Зачем же ждать, когда он вернется? Мы можем связаться с ним по телефону.
Никольская закатила глаза и вздохнула:
— Играете в свои игры, господин следователь? Только меня этим не запугать. Как говорится, «Рrobasti me , Domine, et cognovisti».
Леля почувствовал тупой удар в затылок: именно эта изысканная латынь сверкала на рукоятке кнута в комнате Агнешки Радзивилл. Сверхъестественное совпадение!
— Что вы сказали?!
— Это латынь, дорогой мой! — Надо же, сколько презрения в голосе у обворожительной стервы! — «Господи, ты испытал меня и знаешь». В том плане, что плевать я хотела на все ваши сомнительные угрозы и домыслы. Просто так вы меня не возьмете, даже если алиби в моей постели и не ночевало.
А ночевал сластолюбец с австрийскими корнями, мысленно закончил Леля. А она уверена в себе, эта соплюшка-фотомодель. Как может быть уверенным в себе невиновный человек. Или хорошо подготовившийся преступник.
— Я не спрашиваю вас об алиби, — сразу же дал задний ход Леля. — Пока. Лучше расскажите мне о двоюродной сестре покойного.
— Об Агнешке? — несказанно удивилась Никольская. — Да я и видела-то ее два раза в жизни — один при вечернем освещении, а другой — при утреннем. И оба раза она была отвратительна.
— И все-таки… Вы кажетесь мне наблюдательным человеком. И неплохим психологом.
— Льстите? Ну хорошо. «Ego me Christo sponsam tradidi».
— Снова латынь? — обреченно вздохнул Леля.
— Именно. «Я вверила себя Христу, как невеста».! Думаю, это и есть ее жизненное кредо. А Христос, соответственно, скрывается под псевдонимом «Радзивилл». Я понятно выражаюсь?
Куда уж понятнее! Примерно то же самое думал Леля, покидая глициниевую келью эмигрантки из Трускавца.
— Корчит из себя святошу, а на самом деле сгорает от преступной страсти к брату. Возможно даже, что умерщвляет плоть… По ночам.
Леля, как зачарованный, следил за лицом Никольской: для фотомодели она неприлично, непристойно, разнузданно умна. И эта чертова латынь, которой она так свободно оперирует. Неужели и этому учат в физико-техническом?
— Страшную картинку вы нарисовали, Ксения.
— Вы же сами просили меня рассказать, что я думаю по этому поводу. Я ночевала у Германа только один раз, но этого мне хватило, поверьте. Там просто невозможно находиться. Все заполнено запахами ее любви и ненависти. Любви к нему и ненависти ко всем остальным. Лично я физически это ощущала. Думаю, теперь она успокоится. Мертвый Радзивилл принадлежит ей безраздельно.
Принадлежать безраздельно — чем не мотив? Леля вздохнул.
— Как вы думаете, кто мог убить Радзивилла? — Самое время задать именно этот вопрос.
— Я вовсе не хочу сказать, что это она.
— И все же?
— Вы у меня спрашиваете? — искренне удивилась Никольская. — Откуда я могу знать? У людей, которые ворочают такими деньгами, множество врагов.
— Это понятно. Но, видите ли, преступления подобного рода… Они проходят по несколько иной схеме.
— Я не разбираюсь в этом.
— Я понимаю.
Никольская вынула из сумочки сигареты и закурила. И снова, как и в первое их свидание, Леля поразился тому, как элегантно она выпускает кольца.
— Вы занятная девушка.
— Поговорим об этом, когда вы будете находиться не при исполнении, — отрезала Никольская.
Леля сник, но тотчас же снова взял себя в руки.
— Вы не знаете никого из близких знакомых Радзивилла? — наконец решился спросить он. — Мир моделей довольно узок, как мне представляется. А покойный банкир, судя по всему, предпочитал именно моделей.
— Во-первых, мы не очень любим друг друга. Это правда. — Никольская показывала чудеса откровенности. — А во-вторых, пообщайтесь с Гатти. Я говорила вам о ней.
— Но вы не сказали, что не так давно ушли из ее агентства и громко хлопнули дверью.
— К смерти Радзивилла это не имеет никакого отношения. Скажем так: я была не согласна с некоторыми методами ее работы. Вот и все.
— Какими именно?
— Это допрос? Тогда пришлите мне повестку, — Никольская откровенно издевалась над Лелей.
Конечно, он в состоянии прислать повестку и пригласить Никольскую в управление, «к старшему следователю Леле». И можно только представить, как изогнутся в презрительной улыбке ее губы. Проклятая фамилия, тащится с ним по жизни, путается под ногами, но ни потерять, ни выбросить ее невозможно.
— Вы хотите сказать… — Леля с трудом направил мысли в нужное русло. — Вы хотите сказать, что кто- то из ваших коллег мог…
— Поговорите с Виолеттой Сергеевной, — отрезала Никольская. — И всего доброго. Мне действительно пора.
— Знаете что, Ксения… Вы позволите вас так называть?
— Как я могу не позволить? Ради бога.
— Вы кажетесь мне толковым человеком. И довольно трезвым.
— Если бы!..
— Вы не оставите мне номер Вашего сотового? Чтобы я мог с вами связаться, так сказать, в любое интересующее меня время.
— Вы меня удивляете. Что-что, а мой номер телефона вы наверняка знаете. И откуда только такая деликатность у работников правоохранительных органов?
Леля беспомощно улыбнулся: не всех работников правоохранительных органов нужно стричь под одну гребенку.
— Ну хорошо, — снизошла манекенщица и что-то быстро написала на салфетке. — Это мой сотовый. Но учтите, в городе я еще три дня. Потом улетаю.
— Снова в Гамбург? — неожиданно спросил Леля.
— Да нет. В Лииц. Это Австрия. У меня там небольшой контракт. Ну, все. Теперь мне действительно пора.
— Я провожу вас, — вырвалось у Лели, и даже он сам опешил от такого экстравагантного предложения.
Никольская улыбнулась ему всем арсеналом безупречных зубов.
— Только до машины, дорогой мой!
Когда джип Никольской отъехал от «Гейши», Леля сплюнул себе под ноги. Ни разу в жизни он не был еще в таком унизительном положении. Но девчонка! Всего лишь двадцать три года, а такая уверенность в
