выходящее.
Наталья закончила генеральную уборку к десяти, когда Тума уже начала проявлять первые признаки беспокойства: вертеться перед дверью, подбегать к Наталье и тихонько поскуливать. Она хотела гулять.
— Подожди, — урезонила собаку Наталья. — Сейчас я соберу вещи. И пойдем.
Но Тума не дослушала ее: сорвавшись с места, она бросилась к двери и громко, с остервенением залаяла. И тотчас же раздался длинный и настойчивый звонок в дверь. Он не был деликатным (так звонил Воронов). И не был добродушно-коротким, с небольшими игривыми перерывами (так звонил Марголис). Этот звонок требовал. И бился в дверь. И угрожал.
Обмирая от страха, Наталья подошла к двери и заглянула в «глазок». У нее еще оставалась надежда, что в дверь ломится Денис: не выдержал и приехал, посчитал, что записка не произвела должного впечатления…
Нет. Это был не Денис.
И не Семен Борисович Марголис, явление которого сейчас было бы не менее волшебным, чем явление Христа народу.
Нет.
В «глазок» заглядывала отвратительная личность со свирепой физиономией, порочными губами серийного убийцы и бугристым лбом.
Все. Приехали.
Не переставая звонить, личность зашарила руками в области дверного замка…
Если бы не заходящаяся в лае Тума, Наталья хлопнулась бы в обморок. Наверняка этот человек пришел за «дипломатом», который валялся под кроватью. Наверняка он и есть душегуб. А надежды на доберманиху — никакой. Наталья уже видела ее бойцовские качества на пленэре: максимум, на что способна доберманиха, — облаять кошку, птичку и болонку.
Душегуб еще раз нажал на звонок и неожиданно произнес:
— Откройте! Милиция.
И тотчас же «глазок» залепило видавшее виды удостоверение, рассмотреть которое не представлялось возможным.
— Откройте, Дарья Анатольевна! — еще раз произнес мужчина за дверью.
Обливаясь мелким потом, Наталья молчала. Открыть сейчас — означало обречь себя на муки смертные. Открыть дверь в квартиру, в которой лежит окровавленная рубаха, чужие паспорта и еще бог знает что (ведь не во все же ящики она заглядывала, в самом деле!)… Открыть, а потом долго объяснять, что же она так долго делала в чужом для нее доме?
Нереально.
Так же нереально, как и не открыть. Если этот тип из милиции, знает имя и отчество хозяйки — значит, он появился здесь совсем не случайно. А если он появился здесь не случайно, то никуда не уйдет. К тому же сюда наверняка придут другие. И найдут ее с ворохом улик на руках.
Серийный убийца спрятал корочки, сделал еще один звонок и задумался. И придвинул к «глазку» свой собственный глаз. Теперь их отделяла только металлическая дверь.
Наталья затаила дыхание. Даже Тума притихла.
— Ну, хорошо, — с выражением сказал человек за дверью. — Подождем.
От страха Наталья зажмурилась, а когда открыла глаза, человека перед дверью не было. Интересно, куда он пошел? Вверх, к заколоченному чердаку? Или вниз? Или он пристроился на ступеньках и будет терпеливо ждать, пока кто-нибудь не объявится с той или другой стороны двери? Он же не дурак, он должен понимать, что если в доме лает собака — значит, хозяева не могли уйти далеко и придут в любом случае.
Наталья опустилась перед дверью и несколько раз кулаком ударила себя по глупой голове. Нужно было открыть сразу. Ну конечно же… Весь сегодняшний день и часть вечера она занималась тем, что вылизывала квартиру; она поработала на совесть, и ни одного отпечатка не осталось. Никакого отпечатка. Это тоже играет против нее. Еще бы, вместо того чтобы бежать в милицию с паспортом, рубахой и запонкой инь и ян, она занялась банальным заметанием следов. Никто не поверит, что она здесь ни при чем. Никто не поверит. И Дарья…
О, черт!
Наталья зажала рот рукой, чтобы подавить готовый вырваться стон. Она сказала Воронову и Марголису, что ее зовут Дарья. Конечно же, они начнут опрашивать соседей — самая обыкновенная рутинная практика. Они доберутся и до Воронова, тем более что его квартира находится под квартирой Литвиновой. Они начнут расспрашивать о соседке с верхнего этажа, и Воронов все выложит им: да, к нему приходила девушка, да, она съела его конфеты и выпила несколько рюмок коньяка. Она приходила и на следующий день. Навязывала ему детективную историю с убийством банкира (пропади он пропадом!). И ее зовут Дарья… Во всяком случае, она представилась Дарьей…
Господи, зачем она вообще произносила это имя в доме у Воронова?! Помутнение рассудка какое-то, господи помилуй!..
Наталья приложила ухо к двери и прислушалась. На площадке было тихо. Но это не значило ровным счетом ничего. Он мог затаиться, этот человек с удостоверением. Такой лоб и такие губы предполагают долгое и тупое сидение в засаде. А если он все-таки вышел из подъезда, устроился в машине, как все они любят устраиваться, — и теперь наблюдает за дверью в подъезд? А если он наблюдает за дверью, то вполне может наблюдать за окнами. А в окнах гостиной горит свет… Потушить! Потушить немедленно! Она бросилась в комнату, ухватилась за выключатель и тут же одернула руку. А что, если он уже видел свет и потому поднялся? Стоит ли теперь его выключать, чтобы укрепить его в мысли, что в квартире кто-то есть? Он слышал собачий лай, это правда, но не может же собака, даже самая умная, на чих выполняющая команду: «Принеси половинку „Дарницкого“ из булочной», — сама манипулировать с выключателем! Лучше оставить все как есть. Пусть он думает, что хозяйка забыла выключить свет, перед тем как уехать.
Наталья на цыпочках прошла в темную спальню и осторожно выглянула в окно.
Так и есть, к противоположной стороне дорожки, рядом с подъездом, припаркована омерзительного вида «восьмерка». С высоты шестого этажа ей не было видно, сидит ли кто-нибудь в салоне. И вообще, имеет ли эта машина какое-то отношение к недавнему звонку в дверь. Нужно просто взять себя в руки и понаблюдать за улицей.
Через полчаса ее терпение было награждено. Из дверей подъезда вышла женщина с ризеншнауцером, и водительская дверца машины тотчас же распахнулась. Водитель лихо подскочил к женщине и принялся о чем-то говорить с ней. Разговор не продлился долго — судя по всему, хозяйка ризеншнауцера была законопослушной гражданкой, и милиция никаких претензий к ней не имела.
Уже в самом конце беседы и женщина, и водитель «восьмерки» синхронно задрали головы вверх, в сторону окон литвиновской квартиры.
Все ясно. Должно быть, женщина знает и доберманиху Туму, и ее хозяйку: собачники любят знакомиться друг с другом, кто-то говорил Наталье об этом. Во всяком случае, они всегда здороваются. Но почему она не видела этого ризеншнауцера раньше? Должно быть, режим прогулок, заданный Натальей Туме, не совпадал с режимом прогулок ризеншнауцера.
А раньше?
И почему человек из «восьмерки» остановил собачницу?
Наталья повернулась к Туме, вертевшейся тут же, и все поняла. Лай. Лай доберманихи из-за двери выдавал крупную породу. А ризеншнауцер тоже был крупной породы. На какого-нибудь карликового пинчера он бы даже не взглянул.
Это резко меняет дело. Она вполне может оставить Туму в квартире и совершенно спокойно выйти, как независимая, не обремененная никакими домашними животными женщина. Не станет же шпик хватать ее за руки, в самом деле!
Наталья перевела дух. И уже собиралась отойти от окна, когда на горизонте появился еще один припозднившийся обитатель дома № 62/3 по Большому проспекту. У него не было собаки, но водитель «восьмерки» проделал то же самое. Подошел к затрапезному мужичку в ушанке и о чем-то заговорил с ним.
