Кислотные вечеринки в расчет не берутся, вряд ли холеные (под стать ошейнику!) хозяева Тумы их посещают.
Но телефон молчал.
Он молчал и в четыре, и в без пятнадцати пять, и в шесть, когда в комнате Ядвиги заорала радиоточка. Выслушав сквозь дверь малоутешительные последние известия, Наталья пришла к единственно верному решению: сегодня после работы она вместе с Тумой отправится по адресу, указанному на ошейнике. Оставлять чужую собаку в коммуналке — безумие чистой воды. А в доме № 62/3 по Большому проспекту наверняка есть консьержка, какая-нибудь милейшая старушка, тайная поклонница фильма «Благословите детей и зверей». Она-то и присмотрит за собакой, и передаст ее с рук на руки хозяевам. О вознаграждении, конечно, придется забыть, но относительный покой в стае коммунальных пираний — дороже…
На этом и остановимся.
7 февраля
Воронов
Кризис начался два месяца назад.
Он, как змея, вполз в размеренную жизнь Воронова, играючи развалил крепко сбитый сюжет очередной книги и задушил в своих объятиях уже написанные главы. Начало кризиса совпало с вирусным гриппом и потому не особенно обеспокоило Воронова: он привык болеть. Вороновские болезни делились на сезонные и демисезонные и варьировались в зависимости от времени года. Летом его мучили приступы сенной лихорадки, куриная слепота и трофические язвы; зимой приходил черед острых респираторных заболеваний, ячменей и экссудативных плевритов. Три раза Воронов болел крупозным воспалением легких с подозрением на туберкулез; дважды лежал с гастроэнтероколитом в окружном госпитале моряков-подводников — протекция его литературного агента, вопиющего здоровяка Семена Марголиса. А на такие мелочи, как гипертоническая болезнь и аллергия на кошек, собак и мед «Разнотравье», он научился и вовсе не обращать внимания.
Большую часть гонораров Воронов тратил на новейшие медицинские препараты и фармакотерапевтические справочники. И на свое последнее увлечение — атласы редких и экзотических болезней. Эта нервная, беспокоящая, как стригущий лишай, страсть к атласам началась еще в прошлом году, за неделю до его первой зарубежной поездки — в Египет. Энергичному Марго-лису удалось выйти на египетских издателей, и Воронов был приглашен в Каир для заключения договора. Билеты на самолет были куплены, гостиница заказана, проживание оплачено… И надо же было такому случиться, что именно в этот радужный момент всеобщего мира и согласия Воронову попалась на глаза подметная статейка из «Аргументов и фактов» — «ОТДОХНУЛ? ТЕПЕРЬ ВСЮ ЖИЗНЬ ЛЕЧИСЬ!». Статейка произвела на Воронова неизгладимое впечатление. Всю ночь. ему мерещились скопища малярийных комаров в носоглотке и личинки мухи цеце в области среднего уха. Ощущения были такими непередаваемо яркими, что Воронов едва дождался утра.
Утром он позвонил Марголису.
— Я никуда не еду, Семен, — сообщил Воронов своему агенту.
— В смысле? — Спросонья Марголис соображал туго.
— Если я отправлюсь в Египет, то живым оттуда не вернусь. — Воронов, художественно подвывая, зачитал Марголису статью.
Когда он закончил чтение, на другом конце провода воцарилась гробовая тишина.
— Ну? — Воронов даже подул в трубку, чтобы убедиться, что их не разъединили. Их не разъединили.
— Даже не знаю, что мне делать: смеяться или плакать, — выдохнул Марголис и разразился потоком самого отборного площадного мата. — Ты понял меня, идиот?!
— Можешь говорить что угодно, — тихо заметил Воронов. — Я и с места не двинусь.
Через полчаса Марголис ломился в двери вороновской квартиры, бессильно угрожая ОМОНом, СОБРом и психиатрической лечебницей. К вечеру, измотанный неприступностью Воронова, он изменил тактику. Никаких матов, никаких угроз, доброта и кротость агнца на заклании. Голос агнца был таким смиренным, а интонации — такими умиротворяющими, что Воронов дрогнул. И открыл двери.
Агнец Марголис пришел не один. Он привел с собой трех цветущего вида козочек. Козочки были отрекомендованы Воронову давними приятельницами литагента — Викой, Никой и Гелей. При этом по странному стечению обстоятельств Ника и Вика оказались владелицами турфирм, а Геля — врачом- эпидемиологом Весь вечер дамы (под ирландский ликер «Старый Дублин» и «Дом Периньон» урожая 1956 года) втолковывали упрямцу о полной безопасности Египта, демонстрировали щиколотки, украшенные хольхаль, и сувенирные свитки папирусов с изображением бога Ра. Ближе к полуночи в ход пошел танец живота. Но Воронов, весь вечер лакавший боржоми, на танец живота не клюнул. Не клюнул он и на лекцию эпидемиолога Гели о полной стерильности долины Нила и окрестностей.
— Вы, конечно, можете мне не поверить, Владимир Владимирович, но самое страшное, что может ждать вас в Египте, — это кухня. Если вы, конечно, предпочитаете бессолевую диету и неострую пищу. И все. Никаких вредных насекомых, разве что нищие в историческом центре, да и то они в это время года предпочитают отсыпаться…
— Ну да. И вся вода там — святая, — иронически хмыкнул Воронов. — А как насчет геморрагической лихорадки Эбола?
Удивительное дело, но «дипломированный эпидемиолог» к такому простейшему вопросу оказалась не готова. А вполне невинное определение «геморрагическая» заставило ее покраснеть. Воронов отнес это на счет ирландского ликера «Старый Дублин» и вызвал Семена на кухню: переговорить.
— Кого ты мне привел?
— Какого черта, Володенька! Это мои старые подруги, еще институтские…
— Ты же никогда не учился в институте. — В жизни Воронова было слишком мало людей, чтобы не помнить их биографии.
— Умолчал. Скрыл. Выгнали с третьего курса за аморалку, — Марголис даже не подумал капитулировать. — Собирай чемодан и не дури. Девочки — специалистки, им вполне можно доверять…
— В каком стриптиз-клубе ты нашел этих специалисток?
Последняя, неосмотрительно брошенная реплика заставила Марголиса взорваться.
— Помолчал бы ты, последний девственник заповедника «Горный Алтай»! Как ты вообще можешь рассуждать о стриптиз-клубах? У тебя даже трехрублевой вокзальной шлюхи не ночевало!..
Это была чистая правда.
В декабре Воронову стукнуло тридцать шесть, но его знание прекрасного пола ограничивалось бунинскими «Темными аллеями» и книжицей Карен Хорни «Женская психология». Впрочем, дальше первой главы — «О происхождении комплекса кастрации у женщин» — Воронов не пошел. Названия всех последующих глав пугали его так же, как и сами женщины. Это был застарелый мальчишеский страх — страх щуплого прыщавого подростка перед существами высшего порядка. Все свое детство — в перерывах между болезнями и клиниками — Воронов провел за благополучным и вполне добропорядочным собиранием марок. Он никогда не подглядывал за девочками в школьной раздевалке, никогда не занимался онанизмом, а первая поллюция спровоцировала у него экзему на нервной почве. Чтобы избежать гормональных трудностей и излишних эмоциональных переживаний, Воронов переключился на научно-популярную литературу, где не было места любовным страстям и войне полов. Впрочем, его роман с естествознанием продолжался недолго: до того знаменательного дня, когда Воронов прочел фундаментальный труд о каракуртах. И о коварной женской половине каракуртов — «черных вдовах». «Черные вдовы» сжирали самцов сразу же после оплодотворения, и это произвело на юного Воронова неизгладимое впечатление. А первый (и единственный!) роман в возрасте двадцати одного года не закончился ничем — после того, как Воронов узнал, что его возлюбленная и потенциальная невеста уже успела побывать замужем и овдоветь.
С тех пор в близких знакомых у Воронова числились только три женщины: редактор Ольга Рябчикова, корректор Зинуля и дама бальзаковского возраста, ежемесячно снимающая в вороновской квартире показания счетчика. Даже когда он начал писать книги и — совершенно неожиданно для себя — стал популярным беллетристом, даже тогда его отношения с женщинами не претерпели кардинальных изменений. Формула «успех всегда сексуален» в вороновском случае не сработала. Воронов панически
