— Но самое интересное во всей этой истории даже не убийца, а свидетели, — заметил Воронов.
— Свидетели?
— Хорошо отлаженный механизм. Отличный струнный оркестр, и каждый играет свою часть партитуры. — Воронов впал в философский тон. — Скажите, в вашей практике часто встречалось, чтобы свидетели так идеально подходили друг другу, так дополняли друг друга, чтобы не было ни малейшей неточности в показаниях?
— Иногда, — уклонился от прямого ответа Воронов.
— Все дело в свидетелях, дорогой мой детектив. Кто-то из них должен получить другое имя. И перейти на другую сторону.
Хорошо завуалированная туманная глупость. Леля поморщился. А Воронов продолжил:
— И зачем оставлять в квартире рубаху? И что с деньгами?
— Деньги самые настоящие. Были извлечены из сейфа Радзивилла. Экспертиза нашла на них следы пребывания в сейфе.
— Вы полагаете, она сама взяла их?
— Не знаю. Но не исключаю такой возможности. Я даже думаю, что это была всего лишь небольшая часть денег.
— Ее хотели надуть, она обиделась и порешила обидчика? — Воронов улыбнулся.
— Учитывая характер увлечений покойного — все может быть. Теперь вам достаточно информации? Готовы выстроить схему, не выходя из комнаты?
— Мне понадобится несколько дней.
— До следующего понедельника успеете? — Леля решил показать дуре-племяннице всю никчемность дурака-писателя. — Понедельник, двадцатое.
— Думаю, да. Если не возникнут форсмажорные обстоятельства.
— Какие же?
— Если вы не найдете преступника раньше меня.
Это вряд ли, подумал Леля, но вслух так ничего и не сказал.
Серафима уже который раз за вечер захлопала в ладоши: прямо не кабачок, а Мариинский театр какой-то в дни премьеры, ей-богу. Но Симочку нисколько не смущал мрачный оскал любимого дяди Лени. Она обворожительно улыбнулась обоим и ангельским голоском произнесла:
— Значит, в следующий понедельник, в три часа, здесь же. Идет?
— Идет, — поддержал ее Воронов.
Вся оставшаяся церемония не заняла больше десяти минут: Леля и Воронов совместно заплатили по счету, затем Воронов подписал Серафиме свою последнюю книгу и поцеловал руку на прощание.
А уже устроившись в такси, Леля обнаружил слезы под узкими очками племянницы.
— Ну, что случилось, Симка?
— Ты злой, Ленчик, — Серафима называла дядю Леню Ленчиком лишь в минуты отчаянной и безысходной дерзости. — Ты отвратительно себя вел. Хорошо, что Воронов благородный человек…
Она открыла книгу и уткнулась в дарственную надпись: «Великолепной и тонкой Симочке, знатоку мифологии, от скромного автора. С наилучшими пожеланиями. Рад нашему знакомству. Владимир Воронов».
Синтез Джин Сиберг и фильма «Матрица» снял очки и откровенно зарыдал.
— Ну, что с тобой? — обеспокоенно спросил Леля.
— Я его люблю, — выдавила из себя племянница. — Ты не знаешь, он женат?
— Офонарела, что ли?!
— Ты бесчувственный тип. Ты ничего не понимаешь! Это такой человек… Я буду всю жизнь служить только ему…
Симка гибла у него на глазах, и он ничего не мог сделать, чтобы предотвратить эту гибель. Правда, оставалось еще административное воздействие.
— Не будешь, — процедил Леля.
— Это почему же?
— Потому что я его упеку. За растление малолетних.
— Дурак ты, дядя!
Серафима отвернулась к окну, прижала поганую вороновскую книжонку к груди, и всю оставшуюся до дома дорогу они не разговаривали. Леля высадил племянницу у подъезда, впервые в жизни не получил поцелуй на прощание и рванул к себе на Ветеранов.
Там его уже должна была ждать Регина.
Должна была.
Должна.
Она действительно ждала его. Хотя и не слышала, как тихонько он повернул ключ в замке и как тихонько вошел в дом.
Она сидела в полутемной спальне перед небольшим трюмо красного дерева, доставшимся Леле от покойной матери (вся остальная родительская мебель перекочевала к Алабиным-Митницким). Над трюмо неярко горело бра, и он увидел лицо Регины.
Она внимательно рассматривала свой шрам.
Очевидно, достигнув статуса фотомодели, она все еще стеснялась его и все еще не верила себе. Бедная девочка! Леля поймал в зеркале отражение Регины и улыбнулся ему.
— Я не заметила, как ты пришел, — шепотом сказала она.
— Я тоже, — ответил он.
— Как твоя встреча?
— Хуже не придумаешь… Я вывалил ему все — правда, не называя имен.
— Он спрашивал тебя о версиях? — Регина потянулась к нему и обняла за шею.
— Этот чертов писатель не нуждался в моих версиях. Должно быть, у него самого их хоть отбавляй. Он потребовал полный перечень улик и полный список действующих лиц, включая эпизодические.
— Я там тоже фигурирую?
— Опосредованно, девочка, опосредованно.
— Как возлюбленная главного сыщика? — она рассмеялась.
— А ты — моя возлюбленная? — с замиранием сердца спросил Леля.
— А ты как думаешь? — Она не дала ему ни умереть, ни воскреснуть — и продолжила:
— Звонил твой напарник. У него какие-то важные новости.
— Саня?
— Ну да… А знаешь, мне понравился этот твой писатель. Настоящий книжный червь. Детективщик- ипохондрик. Ты не будешь возражать, если я приглашу его на юбилей «Калипсо»? Намечается большая вечеринка… Послезавтра в десять вечера. Самые лучшие девушки и самые стильные молодые люди.
— Буду. Буду возражать, — ревниво сказал Леля. — Тем более что меня самого никто не приглашал.
— Разве? — рассмеялась Регина. — Я приглашаю тебя. Позвони Гусалову, он просил.
То, что сообщил ему спустя несколько минут Гусалов, повергло Лелю в шок. Не добравшись до Лели, с Саней связался один из официантов, обслуживавших столик Радзивилла в «Диких гусях» в тот самый роковой вечер. С опозданием в почти десять дней чертов идиот вдруг вспомнил одну характерную примету спутницы Радзивилла.
Она довольно необычно курила: выпуская сразу несколько колец и нанизывая их на струю дыма. Леля тотчас же вспомнил гримерку на «Ленфильме» и кафе «Гейша». И безупречную латынь.
Так курить могла только Никольская…
14 февраля — 15 февраля
Наталья
Наталья догнала Воронова уже возле метро.
Воронов стоял перед входом и долго раздумывал: входить или не входить. С одной стороны — довольно удобно, десять-пятнадцать минут — и на Васильевском; с другой — разгул эпидемии, вестибюль, в котором попадаются бомжи, кишащие паразитами и туберкулезными палочками.
