Граф Павел Александрович Строганов принадлежал к одной из благороднейших фамилий в России. Известно, что Строгановы происходят от знаменитого соляного промышленника Аники Строганова, участвовавшего в XVI веке в покорении Сибири. Дети его пользовались несметным достоянием своего отца и передали оное потомству, которое, поступив в дворянство, было в большой чести у двора. Сначала Строгановы получили баронское, а потом и графское достоинство; одна отрасль их оставалась в баронстве до 1826 года.
Граф Александр Сергеевич Строганов в царствование императрицы Елисаветы Петровны был камергером и обратил на себя (до какой степени, не знаю) внимание великой княгини Екатерины Алексеевны. Петр III его прогнал от двора, но при вступлении на престол Екатерины он вновь был принят и пользовался милостями государыни до ее кончины. Он был человек образованный, умный, добрый, благородный и благодетельный, но небрег своими финансами и обременил потомство долгами. В царствование Екатерины, в восьмидесятых годах, был он посланником при Версальском дворе и пользовался милостями Людовика XVI и Марии-Антуанетты. В это время принял он в гувернеры к единственному сыну своему, графу Павлу Александровичу, якобинца Ромма (Romme), который впоследствии погиб, пытаясь восстановить Робеспьеровское правление.
Молодой граф пропитан был революционными правилами, но честная, добрая душа его со временем все переработала: он был самым усердным и ревностным русским патриотом. Супруга его была София Владимировна, урожденная княжна Голицына, женщина необыкновенных качеств ума и сердца. Граф Павел Александрович, по желанию отца, вступил в статскую службу, находился, как я говорил, в числе искренних друзей наследника престола, Александра Павловича, и, по вступлении его на престол, назначен был товарищем министра внутренних дел графа В.П.Кочубея, а употребляем был в делах дипломатических.
В 1806 году был он с особым поручением в Лондоне и там узнал о постыдном мире, заключенном в Париже несчастным дипломатом Убри. В 1807 году находился он при императоре Александре Павловиче, в звании статс-секретаря, в прусской кампании. Не утерпело ретивое русское сердце: надоело графу проливать чернила там, где земляки его проливали кровь; он выпросил позволение, с небольшим отрядом, сделать поиск против неприятеля, и исполнил дело это с успехом. Государь перевел его в военную службу генерал-майором и назначил к себе генерал-адъютантом.
Граф Павел Александрович Строганов, как и отец его, был врагом Наполеона и никак не согласился бы служить по дипломатической части в мирное с ним время. Он с честью прослужил кампании 1812, 1813 и 1814 годов. При Краоне он имел несчастье лишиться своего единственного сына. Это убило его. Он впал в чахотку, в 1817 году отправился на фрегате в Италию и на пути скончался. Из дочерей его старшая вышла за флигель-адъютанта барона Сергия Григорьевича Строганова (ныне генерал-адъютант, попечитель наследника Николая Александровича), получившего при этом случае графское достоинство; вторая за князя Салтыкова; третья за князя Василия Сергеевича Голицына; еще одну увез граф Ферзен.
Упомяну об одном странном происшествии, случившемся со мной в отношении к семье Строгановых. 8 февраля 1814 года, в пятницу, на маслянице, Алексей Николаевич Оленин пригласил меня на блины. Поутру я имел какое-то дело у генерал-губернатора С.К.Вязьмитинова, и, когда выходил из его кабинета в приемную, тогдашний обер-полицмейстер И.С.Горголи сказал мне:
— Вот пожива «Сыну Отечества»! Сию минуту приехал курьер из главной квартиры с известием о знаменитой победе.
Я подошел к покрытому грязью фельдъегерю; он рассказал мне, что сражение происходило при Бриенне, месте воспитания Наполеона, и что наши и пруссаки порядочно поколотили французов.
С этой радостной вестью поспешил я к Оленину. Гостиная его была полна: там были С.С.Уваров, И.М.Муравьев-Апостол, А.И.Тургенев и все служившие при Публичной библиотеке: Крылов, Лобанов, Ермолаев, Гнедич и т.д.
При входе моем раздались восклицания:
— Вот и журналист. Он расскажет нам, что есть нового.
— Точно, — отвечал я, — вот последние известия, — и стал рассказывать, что слышал от курьера.
Вдруг замечаю: А.Н.Оленин делает мне знаки, чтоб я замолчал. Я кончил мой рассказ кое-как и принялся за блины, но, по окончании завтрака, когда разъехались гости, спросил у А.Н.Оленина, зачем он остановил меня.
Он отвечал с прискорбием:
— Носится слух, что в этом сражения в авангарде графа Воронцова убит молодой Строганов; что еще ужаснее, отцу сказали о том без всякого приготовления, и это его сразило. Вы видели в числе гостей Александра Ивановича Красовского. Этот гнусный вестовщик вхож в дом Строгановых; если б он услышал эту новость, он немедленно побежал бы туда, чтоб первому сообщить ее бедной матери.
Я сказал, что не слыхал этого от фельдъегеря, и Оленин просил мена не говорить о том, что я теперь слышал.
Через неделю прихожу к А.Н.Оленину и осведомляюсь, правда ли это.
— Нет! — отвечает А.Н. — К счастью, это был пустой слух: о молодом графе получено известие через неделю после сражения.
— И что ж?! Слух, носившийся в Петербурге восьмого февраля, осуществился двадцать третьего, через шестнадцать дней!
Шла жестокая битва под Красным37. Авангардом командовал граф Воронцов, главным корпусом граф Строганов. Вдруг летит мимо Строганова адъютант из авангарда.
— Что! — спрашивает граф, — каково там идет?
— Очень хорошо, ваше превосходительство, — отвечает адъютант, не узнавший графа, — дело идет прекрасно. Жаль одного: ядром убило молодого Строганова.
Отец обмер, но чувство долга победило страдание сердца. Он встрепенулся, поскакал и командовал до вечера, но тут силы его оставили; он сдал команду графу Воронцову, а сам удалился с поля сражения.
Каким образом знали или толковали в Петербурге о том, что последует во Франции через шестнадцать дней? Недоумеваю. Конечно, случай, но весьма замечательный.
Скажу еще о старике графе Александре Сергеевиче Строганове. В звании президента Академии художеств он отыскивал и поощрял отечественные таланты: при нем образовались Егоров, Шебуев, Варнек, Машновский-Демут и др. Любимцем его был архитектор Воронихин, из собственных его крепостных людей, учившийся в академии, а потом, на счет графа, в Италии. Воронихин построил Казанский собор, в котором все изваяния, образа и проч. были исполнены русскими. Граф Строганов не мог дождаться окончания. Наконец собор освятили 8 сентября 1811 года, а через неделю он скончался и был отпет в новом храме. При сем случае произнесено было надгробное ему слово иеромонахом Филаретом, что ныне митрополит Московский: оно возбудило общее внимание к таланту юного оратора. Напечатано оно в 1-й книжке «Вестника Европы» на 1812 год. Граф Хвостов довольно хорошо воспел новый собор и удостоился следующей эпиграммы:
Хвостов скропал стихи и, говорят, не худо!
Вот храма нового неслыханное чудо!
Не могу кончить статьи об Александре Сергеевиче Строганове, не упомянув с искреннею благодарностью к его памяти, что он был покровителем и благодетелем моего отца. Он крестил сестру Елисавету и брата Павла, и, когда батюшка лишился места, не оставлял его своими милостями.
Князь Адам Адамович Чарторыжский так известен, что о нем говорить нечего. Скажу только, что он служил в России, в первые годы царствования Александра, честно, усердно и благородно, и много трудился по Министерству просвещения. Кто станет укорять его, что он взял с Александра I слово восстановить Польшу при первой возможности? Только жаль, что он сделал это для подлых поляков, не достойных ни свободы, ни уважения.
Николай Николаевич Новосильцов
Одно из замечательнейших лиц России в первой половине XIX века, Новосильцов родился в 1762 году и получил хорошее образование под руководством и в доме родственника своего, графа Александра Сергеевича Строганова; в молодости служил в гвардии, потом в армии, отличился храбростью в шведской и
