– И проверь!
– И проверю.
– И проверь!..
Все происходит почти мгновенно и уж точно синхронно: я бросаюсь на соплячку, а соплячка спускает курок. Я слышу сухой одинокий щелчок, за которым, впрочем, не следует выстрела. Пистолет дал осечку, если вообще был заряжен. Но теперь уже неважно, заряжен он или нет – соплячка прямо подо мной, прижать ее тщедушное тельце к куче барахла оказалось делом секунды. И… я не знаю, что делать дальше. Мы слишком далеко зашли, чтобы обратить все в шутку. Я слишком далеко зашел. И до сих пор иду. По мелководью, по мокрому песку, проваливаясь по щиколотку в разложившиеся водоросли, до чего же отвратителен запах, идущий от Лягушонка!.. И сама Лягушонок – редкостная мразь, склизкое, пакостное существо, приносящее окружающим лишнюю боль и хлопоты. Анна Брейнсдофер-Пайпер – чудесная женщина, ангел небесный, но вынуждена страдать из-за этой твари. Каждый день рядом с Лягушонком приносит ей страдания, я почти уверен в этом.
– Отпусти меня, – полузадушенным голосом говорит Лягушонок.
– И не подумаю.
– Отпусти! Иначе тебе не поздоровится.
– Ты угрожаешь мне? – я наваливаюсь на лягушонка с еще большей силой. – Мне? Своему сладкому дружку? Своему Дэну?
– Никакой ты не Дэн. Я пошутила. Это была шутка. Пусти.
– Шутки кончились. Знаешь, что я сейчас сделаю?
– Что? – Она находит в себе силы задать вопрос. Лучше бы она промолчала.
– Я убью тебя. Вот что.
Стоит мне произнести это… Стоит только произнести, как завалы из гниющих водорослей отступают, остается лишь песок. Не мокрый – ослепительно белый: каждая песчинка совершенна, абсолютна, она изящно просачивается сквозь пальцы вместе с миллионом других песчинок – море совсем рядом. Первобытное, величественное, в мире не существует ничего, кроме моря и песка. Они вечны, и так же вечна их красота. В лицо мне дует восхитительный свежий бриз, и это я вызвал его, всего лишь тремя словами: я убью тебя.
Я убью тебя – в этих словах заключена настоящая музыка.
Самая настоящая, ничего общего с ломкими непричесанными рок-пассажами Земфиры, даже «Святая Агнесса и горящий поезд» здесь неуместны. Я убью тебя – лучше любого саундтрека. Я убью тебя избавляет от многих проблем: меня – от дурацкого имени Дэн, Анну Брейнсдофер-Пайпер – от ежедневных издевательств, шведского мудака папашу – от искушения засунуть за решетку ни в чем не повинных парней с русскими фамилиями и русскими паспортами, да мало ли еще сколько выгод могут принести три коротких слова – «Я убью тебя»!..
– Ты психопат, – шепчет Лягушонок.
– Нет, милая. Психопатка у нас ты. Полдня ты вколачивала мне в башку эту куцую мыслишку. А знаешь, что случается с психопатами?
Лягушонок затравленно смотрит на меня.
– Психопаты всегда получают по заслугам. Обязательно найдется человек, который выведет психопата на чистую воду. На твоего папашу надежды никакой, он много лет терпел тебя… Потакал тебе… Ну ты и сама знаешь. Но обязательно найдется человек, который остановит психопата. Я. Я – этот человек. У тебя нет возражений?
– Ха-ха.
Лягушонок произносит свое «ха-ха» очень четко, каждая буква ее «ха-ха» отстоит отдельно от другой, они никак между собой не связаны, они – словно старики, сидящие в плетеных креслах у моря – первобытного, величественного. Эмоции больше недоступны им, осталась лишь память об эмоциях. Пустая оболочка. «Ха-ха» может означать все, что угодно, имитацию смеха, шкурку от смеха, но только не сам смех. Что и требовалось доказать – Лягушонок больше не веселится.
Ха-ха.
Лягушонок больше не веселится, но все еще хочет поиграть. Или в глубине души надеется, что я – играю. С самого начала все было игрой: кража паспорта в аэропорту, дурацкие разговоры про секс, поездка в машине Анны, посиделки в ванной, исход Муки. Сила Лягушонка заключалась в том, что никто не играл по ее вероломным правилам, не хотел играть. Что ж, я буду первым, ты получишь достойный ответ, Лягушонок, достойный отпор.
На фоне неба, моря и бриза, вызванного всего лишь тремя словами: «Я убью тебя».
Небо – ослепительно синее, море – ослепительно бирюзовое, бриз прохладен и свеж, мне не хотелось бы употреблять слово «пляж», пляж создан для игр (волейбол, бадминтон, подкидной дурак, замки из песка у кромки прибоя, забавы с ручной обезьянкой) – а именно этого сейчас хочет Лягушонок: игры. Игра – значит, все не по правде, не по-настоящему.
Но все по правде. Все по-настоящему.
Пистолет лежит совсем рядом, на джинсовой куртке: когда я подмял под себя соплячку, она выпустила его из рук. Поднять его не составит труда, но мне не хочется заморачиваться с пистолетом, к тому же звук выстрела может услышать Анна. Что придет в голову Анне – неизвестно. Ясно, что она взволнуется, сердце в роскошной груди забьется быстрее, она поднимется сюда и… Нет, этого нельзя допустить, никак нельзя. Я не хочу волновать Анну ни одной секунды, она и так достаточно настрадалась. Я не хочу, вот и все.
Я – порядочный человек.
Как в моей руке, руке порядочного человека, оказался бамбуковый стебель?..
Идентичный моему собственному бамбуковому стеблю, самолетная шведка никого не оставила без подарков. Все это время он торчал из рюкзака соплячки, но я заметил его только сейчас. И все это время
