происходит. Наконец она решилась взять слово:
– Ас кольцом-то, с кольцом-то что?
– Действительно, что с кольцом? – поддержала старушку я, откровенно издеваясь над Братны.
Ситуация злила его, я это видела. Мне хватило нескольких минут, чтобы просчитать комбинацию Братны. Подменить драгоценности или просто максимально занизить их стоимость – такие вещи практиковались в среде нечистых на руку ювелиров. Но чтобы преступная лавочка развернула свою деятельность в самом сердце непорочного “Мосфильма”! Это было слишком даже для увенчанного лаврами режиссера.
– Если вы не доверяете нам, – с нажимом произнес Братны.
– Я доверяю, доверяю, – тихо сказала старушка.
– Если вы не доверяете нам, воспользуйтесь услугами независимых экспертов.
Словосочетание “независимый эксперт” ввергло пожилую женщину в ступор.
– Я согласна, – наконец сказала она. – Но деньги мне выдадут?
Братны с торжеством посмотрел на меня. Я проиграла. Черт возьми, я проиграла, сейчас сапфир уплывет в бескрайний океан реквизита фильма “Забыть Монтсеррат” и будет мирно покачиваться на волнах рядом с немецким золотоголовым “Паркером”. Сам “Паркер” уже торчал в кармане пиджака Братны. Что и требовалось доказать.
– Конечно, конечно. Муза, проводи женщину.
Инфанточка подхватила мою неожиданную подопечную, и они продефилировали мимо меня.
'Съела, стерва?” – сказали мне глаза Братны, чуть затуманившиеся от неожиданно легкой победы.
'Ты скотина, типичный пальмовый вор”, – сказали Братны мои собственные глаза, чуть затуманившиеся от неожиданно легкого поражения.
– Вас я тоже не задерживаю.
– Жаль. А я хотела предложить вам кое-какие ценности. – Я не могла уйти просто так.
Никто не может уйти от тебя просто так, Анджей Братны, и ты знаешь это! Сукин сын, пряничный рождественский разбойник, сахарная голова, до чего же ты хорош! Я поймала себя на мысли, что весь мой праведный гнев куда-то улетучился. На Братны положительно нельзя было сердиться. Ему сошло бы с рук даже ограбление ризницы Московской Патриархии. В его бледных польских скулах не было никакой цыганщины, но я почти уверилась в том, что он может загипнотизировать кого угодно. Загипнотизировать и таскать за собой на коротком поводке, лишь изредка отпуская на свидание с родными. Интересно, сколько таких поводков у него в руках?..
– Вот как? Рубиновый гарнитур императрицы Александры Федоровны?
– Не совсем. Пара картин, только и всего.
– Рубенс? Левитан? Томас Гейнсборо?
– Нет. Современный художник. Братны закинул руки за голову.
– Угу… Федор! – Братны выдернул из толпы Бубякина, очевидно, отвечающего за современное изобразительное искусство:
– Ты привел?
– Кого? – трусливо спросил дядя Федор.
– Эту женщину. Как она здесь оказалась?
– Впервые вижу. – Глаза дяди Федора умоляюще округлились, ему не хотелось попадать в немилость к кинематографическому царьку из-за такой случайной дряни, как я. – Вы как сюда попали, голубушка?
– Прочла объявление в газете, – пожалела я Федора, вспомнив о том, что говорила мне старушка.
– Ладно, показывайте ваши полотна, – снизошел наконец Братны, – только живенько, и закончим на сегодня.
– Вот и отлично, – с подъемом ответила я, – значит, я буду последней, кого вы попытаетесь объегорить.
– Радостное совпадение наших желаний. Только отойдем в сторону, чтобы не мешать группе подготовиться к пробам.
Мы с Братны направились в тот самый райский уголок, где он обставил немца. Стараясь не смотреть на пасхальные яйца псевдо-Фаберже, прикорнувшие среди других экспонатов, я распаковала планшет и вынула своего “Шекспира”.
– Здесь не очень хорошее освещение, – заметила я, извиняясь.
– Ничего, я соображу, что к чему. Несколько минут Братны задумчиво рассматривал каныгинскую картину – – Кто автор?
– Один молодой человек. Сейчас, к сожалению, он не работает.
– Жаль. Я беру эту картину. Есть еще что-нибудь? Я достала “Шутов и кардиналов”. Братны мельком взглянул на них – только из брезгливой вежливости. Точно так же взглянула бы на них и я. “Шуты и кардиналы” мне не нравились, слишком много бездумного пурпура, как раз в марийском самогонном стиле.
– Эти не пойдут.
– Не соответствуют гражданскому пафосу киношедевра?
– Именно. Как называется первая штучка?
– “Шекспир на сборе хвороста”.
– Я так и подумал. Сколько вы за нее хотите?
– Я не продаю эту картину.
Братны посмотрел на меня и улыбнулся:
– Что, вещица неоднократно спасала вас от самоубийства?
У меня даже в глазах потемнело от такой проницательности. Не хватало еще, чтобы этот самоуверенный простодушный гений вскрыл мою черепную коробку!
– С чего вы взяли?
– Меня бы спасла… Как вас зовут?
– Какая разница? Ева. – Я давно не произносила своего имени вслух, состарившиеся губы с трудом вытолкнули его на поверхность.
– Значит, Ева. Поклонница Аль Бано и Рамины Пауэр и замшелой итальянской эстрады конца восьмидесятых. Завбиблиотекой школы для детей с задержкой умственного развития.
– Не совсем. Я работаю в видеопрокате.
– Почти угадал. Я беру вашу картину для съемок. Я молчала.
– Мы заплатим вам. Сумма не очень большая….
– Но по нашим временам очень даже неплохо, – закончила я за Братны.
– Я напишу расписку. Можете быть спокойны – ничего с вашей картиной не случится.
– Ваша практика говорит об обратном, но хотелось бы верить… – Мне нравилось дерзить ему.
Братны вытащил целый ворох листов, выбрал подходящий и расправил его. Факс с эмблемой Венецианского фестиваля – я успела разглядеть реквизиты в правом верхнем углу. Клочок бумаги, неотразимо действующий на экзальтированных журналисток из приблатненно-богемного изданьица “Семь дней”. Вот тут-то ты и попался, голубчик Анджей Братны! Немецкий “Паркер” уже несколько минут покоился в рукаве моей старой кофты с обтрепавшимися рукавами. Это был немудреный трюк, точно такой же, какой проделал Братны с герром Лутцем. Но в моем случае имела место более тонкая работа, я приблизилась к Анджею лишь однажды, чутко отреагировав на реплику об Аль Бано и Рамине Пауэр. Я действительно их любила.
Братны похлопал себя по карманам, но не выказал особого беспокойства.
– У вас есть ручка? – наконец спросил он.
– Конечно. – Я была сама невинность. Истинная Ева перед грехопадением. Продолжая мило улыбаться, я протянула ему “Паркер”. Игра “вор у вора дубинку украл” продолжалась. Я лидировала с перевесом в несколько очков.
Он взял ручку, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Подумав несколько секунд, он что-то быстро написал на листке и протянул его мне. И только потом воззрился на лутцевский трофей.
