немного стервозный, но такой приземленный – на некоторое время вернул меня в атмосферу того, прежнего, “Эскалибура”, где все было ясным. Ясным, как льды, как небо за иллюминаторами. Как подпись под фотографией капитана – “1929”.
– Что ты думаешь по поводу происшедшего? – спросила я Клио.
– Он забавный. Он меня трогает. – Положительно, Клио не хотела замечать ничего, кроме своих собственных мотыльковых переживаний.
– Скажи еще, что он хороший любовник.
– Не без этого. Как ты думаешь, мне удастся справиться с девчонкой?
– Не знаю. Все будет зависеть от нее.
– Жаль, что она не поклонница моего творчества.
– Не поклонница, это точно. Думаю, ей бы больше понравилось, если бы ты была Гертрудой Стайн.
– Гертруда Стайн тоже курила трубку. – Надо же, Клио проявляет недюжинные познания об окололитературной среде Монпарнаса. Я впервые посмотрела на нее с уважением. – Нет, но ведь какая-то сволочь это сделала!
– Что?
– Да украла у меня мою любимую трубку. – Воспоминание о пропавшей вещице снова привело Клио в ярость. – Наверняка это девчонка! Сделала из вредности.
– Не думаю. Слишком специфический инструмент… Я имею в виду этого индейца. Может быть, кто- нибудь из особых любителей раскаленных гениталий…
Мы посмотрели друг на друга, рассмеялись и сказали почти одновременно:
– Муха!..
– Кто это там треплет мое имя всуе? – Появившийся с хлебной корзинкой Муха весело посмотрел на нас.
– Никто, никто! Ты кормить нас собираешься? – Клио потрепала добродушного гея по голове.
– Все вопросы к нашему швейцарскому шеф-повару. Судя по всему, пойло уже готово. Выглядит дрянски, но запах ничего себе. Пошел приглашать общество на обед…
Но и без особого приглашения три штурмовых отряда, осуществлявших осмотр корабля, вернулись в кают-компанию. Кроме того, подтянулись Вадик и губернатор Распопов. Сокольников пришел последним и уже без дочери. Он выглядел измученным, но не сломленным. И с порога ободряюще улыбнулся Клио. Аника, очаровательная в своей швейцарской непосредственности, пригласила пассажиров к столу.
Всем были розданы тарелки. Всем пятнадцати, за исключением Карпика, оставшейся в каюте. Видимо, в таком составе мы и продолжим путешествие. Если продолжим.
По милому, чересчур холеному для этих широт лицу Аники пробегали судороги напряженного внимания: ей очень хотелось понравиться сидевшим в кают-компании русским. Для этого был выбран не самый подходящий момент – озабоченные происходящим люди могли сейчас съесть все, что угодно, и даже не заметить этого. Пока все копались вилками с нанизанным на них хлебом в густой белой сырной массе, именуемой фондю, четко вырисовалась картина происходящего на корабле. Все три группы свели наблюдения воедино. Результаты оказались следующими:
– все спасательные шлюпки и фанц-боты находятся на своих местах, но на них отсутствует обязательная для экстренных случаев пиротехника. Вся пиротехника – от ракетниц до фальшфейеров, призванных подавать сигналы на дальнее расстояние в случае опасности;
– то же самое можно сказать об остальной связи: радиотелефонов, поддерживающих спутниковую связь с берегом и другими судами, нет. Такой милый атавизм, как рация, тоже выведен из строя. В платах рации не хватает некоторых существенных деталей;
– кроме шестнадцати человек, находящихся сейчас в кают-компании, на корабле никого не обнаружено;
– арсенал, где хранились карабины и ружья, привезенные пассажирами, закрыт. Открыть арсенал не представляется возможным, поскольку дверь его бронирована. Где находятся ключи – неизвестно. Возможно, там же, где и капитан;
– топлива на корабле достаточно;
– судовые механизмы, приборы и двигатели не повреждены. Шлюпки не повреждены. Фанц-боты не повреждены. Ни одна из жизненно важных систем корабля не повреждена.
Именно так выглядело сообщение, с которым выступил перед пассажирами Макс, единственный член экипажа, оставшийся на борту.
– Что будем делать, господа? – задал он присутствующим риторический вопрос. Вопрос повис в воздухе. Господа молчали. Только никогда не теряющий присутствия духа Муха мурлыкал себе под нос какую-то песенку.
– Да замолчи ты, в конце концов! – прикрикнул на Муху губернатор.
– Что ж вы такой нервный, роднуля? – добродушно парировал Муха. – И как вы с такими нервами с областью управляетесь?
– Не твое собачье дело, – вспылил губернатор, но тут же осекся и за все последующее время не произнес ни слова: видимо, воспоминание об оставленной сиротой области подействовало на него угнетающе.
Нейрохирург Антон Улманис, все это время ревниво наблюдавший за Максом, попытался перехватить инициативу:
– Есть два возможных варианта: либо мы остаемся здесь и ждем неизвестно чего, либо мы отправляемся в сторону порта. На корабле или на шлюпках.
Макс хмыкнул:
– Насчет корабля – это большой вопрос. Кто-нибудь из присутствующих имеет представление о должности штурмана? Ориентируется в приборах? В судовых огнях? В характере фарватера? Во льдах? Кто- нибудь знает, как подкачивать топливо? Кто-нибудь знает, как подкачивать солярку в расходную цистерну, чтобы работал дизель-генератор? Кто-нибудь знает, что такое вообще расходная цистерна? Кто-нибудь знает, что такое главная силовая установка?
– Вы. – В устах Антона это прозвучало не очень убедительно.
– Я – пас. Я пока что еще не самоубийца. Все, что касается холодильных установок, – это пожалуйста. Запустить двигатель, чтобы мы не подохли здесь от холода и не передавили друг друга в темноте, – это я могу. Но все остальное.
– Значит, сдвинуть корабль не представляется возможным?
– Если хотя бы у шести пассажиров есть дипломы механика, штурмана, рулевого матроса и прочее – тогда можно попытаться.
– Все понятно. – Антону больше не хотелось выслушивать откровенное издевательство Макса. – Тогда можно погрузиться на шлюпки, и…
– Ответ отрицательный. – Макс разбивал доводы нейрохирурга один за другим. Казалось, это доставляло ему наслаждение. – Во-первых, до порта, из которого мы вышли, больше двух суток пути. Ну это бог с ним. Льды.
– А что льды?
– Мы не сможем выйти на чистую воду. Шлюпка просто завязнет, и все.
– А этот… как его… бот, на котором мы выходили? Он же легкий! – внес свою лепту в разработку стратегических решений Муха.
– На нем ты будешь плавать у себя в ванной. Если доберешься, конечно, – мрачно пошутил Макс. – Вы что, уж совсем ничего не соображаете. На шлюпках, я уже не говорю о ботах, можно продержаться какое- то время. При условии, что мы находимся в районе прохода судов. А здесь медвежий угол. На сто – сто пятьдесят километров ни одного судна. Вы просто околеете во льдах, вот и все.
– А вы?
– Я бы никуда не уходил с корабля. Во всяком случае, здесь есть свет, тепло, бильярд, насколько я понял, и запасы пищи – Макс подмигнул всем присутствующим. – И воды.
– И сколько мы должны здесь торчать? – осторожно спросил Антон.
– Откуда же я знаю? До выяснения всех обстоятельств. “Эскалибур” должен вернуться через две
