Состарившись, талантливый основатель промышленной империи сталкивается с трудным выбором: его наследник чаще всего бывает менее предприимчив. Поэтому дело не может остаться в семье. Но если финансовые рынки неразвиты, то и продать бизнес можно лишь с огромным дисконтом. Именно так погибло большинство семейных фирм Италии.
Применительно к России этот сценарий не актуален, поскольку олигархи пока в расцвете сил: среднему олигарху все еще меньше 50 лет. Кроме того, хотя российский финансовый рынок и не позволяет мобилизовать средства для перепродажи крупных промышленных активов, это легко сделать на глобальном рынке.
Более радикально боролись с олигархами в Америке сто лет назад. После убийства президента Уильяма Маккинли власть досталась вице-президенту Теодору Рузвельту, представителю среднего класса. Он начал первую в истории антимонопольную кампанию, раздробил крупнейшие тресты и заложил основы открытой и конкурентной экономики с развитыми финансовыми рынками, что и сделало невозможным возвращение олигархов.
Даже в 2008 г., когда журнал Forbes насчитал в США небывалое количество миллиардеров – почти 500, их суммарное состояние составляло менее 10 % годового ВВП страны. Для сравнения: по тем же данным, состояние 87 российских миллиардеров превышало 30 % ВВП России.
В американской экономике и сейчас крупнейшие состояния возникают в отраслях, где «размер имеет значение» (например, Microsoft). Однако правила игры там защищены от влияния даже самых богатых собственников. Отсутствие избыточного регулирования и развитая финансовая система позволяют новым компаниям успешно конкурировать с крупными фирмами.
В Швеции и Корее ситуация развивалась по другому сценарию. Олигархам удалось заключить сделку с правящей элитой. В социал-демократической Швеции в 1930-е гг. олигархи договорились с профсоюзами, а в авторитарной Корее в 1960-е гг. – с военными. В обоих случаях сделка фактически состояла в перераспределении бюджетных средств в пользу самых богатых и самых бедных за счет среднего класса.
В Швеции это была налоговая реформа, которая финансировала социальное государство за счет крупного бизнеса, но ухудшала жизнь среднего и малого. В Корее президент пообещал так называемым чеболам (бизнес-группам) льготные кредиты в обмен на развитие экономики и рост экспорта.
Эти соглашения действовали до самого недавнего времени. В Корее их уничтожил кризис 1997 г., а в Швеции их эффект в последнее время нивелируется обязательствами перед Евросоюзом. Неудивительно, что в обеих странах до сих пор практически нет среднего бизнеса. Большинство крупнейших шведских корпораций по-прежнему в руках семей, подписавших соглашение 1938 г.
«Раскулачивание» олигархов ничего не меняет. В Японии после Второй мировой войны оккупационная администрация приказала раздробить и распродать (практически бесплатно) активы крупнейших бизнес- групп (дзайбацу). Однако объективные условия для их возникновения не были устранены, и уже через 10– 15 лет эти группы восстановились фактически в том же составе, правда, с другими собственниками, в виде так называемых кейрецу, которые доминировали в японской экономике (и политике!) вплоть до конца 1990 -х гг.
Для того чтобы действительно преодолеть олигархический капитализм, необходимы экономические, политические и правовые институты. Они должны обеспечить равенство возможностей для всех предпринимателей, независимо от размера и политического веса, защиту прав собственности от конкурентов и чиновников, честную и эффективную судебную систему, развитые финансовые рынки, внешнюю и внутреннюю конкуренцию.
Миф 27. Незащищенность прав интеллектуальной собственности – главное препятствие для развития инноваций
Для любого экономиста защита прав собственности – краеугольный камень капитализма. Без нее не может быть ни инвестиций, ни эффективного функционирования рынков, ни экономического роста. Но как только речь заходит об интеллектуальной собственности, здесь все совсем не так очевидно. Чем дальше, тем больше у экономистов сомнений в том, что интеллектуальную собственность нужно безоговорочно защищать.
На первый взгляд защита прав интеллектуальной собственности просто необходима для стимулирования инноваций – чем лучше защищен изобретатель, тем более он заинтересован в получении результата. Кроме того, такой подход помогает получить исходное финансирование – даже самые рискованные инвесторы хотят знать, что их доходы будут защищены в случае успеха проекта. Похожей логикой руководствуется и российское правительство, которое собирается передать авторам права на результаты научно-технической деятельности, полученные за счет бюджета. Реализация этой идеи, по мнению чиновников, должна резко расширить возможности коммерциализации научных разработок и трансфера технологий. Опыт подобных мер – принятие акта Бэя – Доула (Bayh-Dole Act) в 1980 г. в США – убеждает в полезности такого шага. Но это лишь вершина айсберга.
После принятия акта Бэя – Доула в США действительно наблюдался резкий всплеск инновационной деятельности. Застой 60–70-х гг. сменился быстрым ростом числа ежегодно выдаваемых патентов: за 20 лет их количество увеличилось более чем в два раза.
Однако этот акт – всего лишь часть широкомасштабной патентной реформы начала 80-х гг., направленной на защиту прав изобретателей. Компонентами этой реформы стали также удлинение срока патента, создание специальных судов, расширение толкования патентуемых технологий.
Да и сам акт Бэя – Доула позволил не только передавать созданную на федеральные деньги интеллектуальную собственность университетам, но и разрешил эксклюзивное лицензирование изобретений, что является ключевым условием их коммерциализации. Такой комплексный подход дал положительные результаты.
Впрочем, исследования показывают, что патентной защитой в США пользуется лишь несколько отраслей. Между тем инновационный бум последних десятилетий наблюдался не только и даже не столько в этих отраслях, но и во многих других. Кроме того, суммарная выгода от патентной защиты для компаний, которые ею пользуются, составляет всего около 15–25 % от их расходов на НИОКР.
Эти результаты заставили исследователей и практиков переосмыслить роль патентов в стимулировании инноваций. Становится все яснее, что патенты – лишь один из нескольких компонентов системы защиты изобретателей. Реформы, которые сосредоточены только на патентах, могут не дать ожидаемых результатов. Более того, они могут быть контрпродуктивными.
Исследования эффективности патентных реформ в развитых странах, проведенных за последние 150 лет, не позволили обнаружить однозначную зависимость инновационной деятельности от патентов: как слишком слабая, так и слишком сильная защита патентов ограничивает инновации.
Дело в том, что в современном мире новые продукты не создаются с нуля. Изобретения являются последовательными: новые технологии основаны на уже существующих. Как говорил Исаак Ньютон, изобретатели «видят далеко, потому что стоят на плечах гигантов». Слишком сильная патентная защита предыдущих изобретений увеличивает издержки последующих инноваций, поэтому эффект от усиления роли патентов может быть неоднозначным.
Например, один из секретов успеха российских программистов в том, что в период своего обучения они имеют бесплатный доступ к огромному количеству дорогих пакетов за счет пренебрежения авторскими правами в России. Чтобы продать оригинальную идею или привлечь средства на ее реализацию, авторам нужно убедить покупателя в своей гениальности и при этом сохранить права собственности на свое изобретение. Очень часто описание идеи «выдает» существенную часть ее стоимости. Патенты позволяют решить эту проблему. Но, с другой стороны, при получении патента приходится слишком много рассказывать о сути изобретения. Даже в Америке это позволяет конкурентам, хотя бы частично, имитировать чужие инновации, формально не нарушая патент.
Если описание новой технологии невозможно без раскрытия ее сути и от имитации трудно защититься в суде, изобретатели предпочитают двусторонние переговоры с отдельными покупателями идеи. Однако в этом случае покупатель не может получить гарантию, что изобретатель не продаст идею еще раз, причем конкуренту. Поэтому стороны часто договариваются о продаже изобретения за долю в доходах покупателя. Например, американская компания Spyglass продала Microsoft свою технологию для создания веб-браузера по цене $1 за каждую проданную копию программы Internet Explorer. В такой схеме у изобретателя
