еще Корнилов с Нахимовым поняли и затопили парусный флот. Что мы имеем? — Средиземноморскую эскадру с временем жизни Ч + 30 минут. Ну, успеют они разрядить свой боезапас по кому-то, а дальше — на дно. Мы топили уже свою Средиземноморскую эскадру и после звонких побед возвращались в Россию пешком в 1809 году. А что останется на Черном море? Уничтожать самим свой Черноморский флот нам не впервой. Сейчас мины и ракеты позволяют экономить на Балтийском и Черноморском флотах ради Северного и Камчатского флота. Именно Камчатского. Владивосток с его прекрасными бухтами и всё Приморье давно пора превратить в курортную зону на осенний период. Там в это время прекрасная погода…
То его вдруг бросало на уровень подготовки командиров:
— Вы читали книгу Ловелля Томаса «Корсары глубин»? Это довоенное издание. Американский журналист описывает тактические приёмы немецких подводных лодок в Первой мировой войне. Немцы начали войну, имея 29 подводных лодок, в ходе войны было заложено 800. В строй вступило около 350-ти. Масштабы! Построить подводную лодку не просто, но и подготовить экипаж для неё не простая задачка. В начале войны немецкая «U–9» в течение одного часа потопила три английских крейсера общим водоизмещением 36 тыс. тонн, и всё при штормовой погоде. Это я к тому, какие есть у корсаров глубин рекорды. Кстати, о рекордах. Американец, командир подводной лодки «Тэнг», Ричард О`Кейн за один поход потопил 13 судов общим тоннажем около 110 тыс. тонн. Но лодка погибла от собственной торпеды, последней торпеды, которой можно было и не стрелять, так как выпущенная перед ней шла точно в цель.
Трагедия. Спаслось девять человек. От своей торпеды погибла и вторая подводная лодка «Таллиби». Был еще третий случай циркуляции торпед, но «Тиноссе» повезло. У немцев в начале войны были три аса-подводника. Принс «U–47», Шепке с «U–100» и Крейчмерс «U–99». К марту 1941 года они уже потопили приблизительно по 250 тыс. тонн каждый. Двое погибли, Крейчмерс попал в плен. При этом Прин атаковал и потопил в Скала-Флоу линейный корабль англичан «Ройял Оук», так что это была настоящая работа, а не стрельба в тире.
— Слушай, Женя, если Балтийский и Черноморский флоты, по твоим понятиям, нам не нужны, то куда же мужиков девать? Они ж от безделья сопьются. А так добывают уголёк, плавят металл, строят корабли, ходят строем в колонне по два. Все под присмотром. Или нам тоже строить пирамиды на египетский манер?
— Мужикам всегда можно найти работу. Дороги, автомобили, быт — у нас ведь ничего не обустроено. Американцы покрыли асфальтом всю страну. А у нас даже за пивом нужно стоять в очереди. Но мы отвлеклись. Такие боевые успехи даром не достаются. Нам нужно брать пример с бывших союзников и противников. А мы помалкиваем об этом в тряпочку. Как, впрочем, и они о Сталинграде и Курской дуге. Свои подвиги и герои лучше заморских.
Немцы учили командиров основательно. Вот, скажем, ты командир лодки, тебя атакует миноносец. Дистанция до него катастрофически уменьшается — 15 кабельтов… 10 кабельтов… 6 кабельтов… 4 кабельтова… Что делать? Молчишь? А вот немецкий командир ПЛ приготовил трехторпедный залп: среднюю пустил прямо эсминцу в лоб. Эсминец, естественно, будет отворачивать вправо или влево, чтобы избежать встречи с торпедой. И тут через небольшой интервал времени выпускаются остальные две торпеды на повышенной скорости. Одна с углом упреждения вправо 10 градусов, другая с углом влево 10 градусов. Одна из торпед должна поразить цель. Все просто, когда учат думать. А у нас учат цитатам. Начнут вспоминать, что сказал о флоте, Петр Великий например, про обеспечение свободы судоходства. И еще кто-нибудь из эпохи парусного флота. Надо бы запретить цитировать, особенно в подтверждение современных действий. Кто без цитат не может — уволить. Думай сам. У цитат тоже есть время жизни.
— У тебя такие мысли в голове, Женя, потому что ты мало топал строевым шагом на плацу, за плечами нет ни одного парада на Дворцовой, кроме академического, а поход в Ленинград на День ВМФ у вас шел в зачет за боевую службу, — иногда шутливо прерывал его наш одноклассник Эдик Коршунов, которому требовалась тишина, чтобы освоить математические гаммы из специальных глав высшей математики. Он тоже из командиров БЧ–3, с Северного флота, из Гаджиева. Служил на «стратеге» и возвращаться назад не хочет: жена — ленинградка, квартира в Ленинграде есть — большая заявка на должность научного сотрудника. — Посидел бы ты в прочном корпусе одиннадцать лет, только одними бы цитатами и говорил. Из руководящих документов. А у тебя за плечами пять лет. Так что эта формула, как говорили ученые в Академии, здесь не работает.
Северный флот делегировал троих из пятерки в нашу 211Т группу.
Вот Юра Стекольников, капитан 3-го ранга, из отдела боевой подготовки МТУ. Сменил палубу эскадренного миноносца на паркет. Анализировал результаты практических торпедных стрельб. Мог неделю молчать, делая своё дело. Реагировал на происходящее, в основном, слабой, замедленной улыбкой. Самый трудный предмет для него — английский. Англичанка Галина Владимировна Трибуц, дочь бывшего командующего Балтийским флотом, невзлюбила простонародное произношение «ю эс сей тудей» и упорно делала из него английского джентльмена. Тот был готов на всё. Вот и сейчас шепчет «ю эс сей тудей». Тоже не прочь «застрять» в Ленинграде, хотя и на флоте курс наверх определился. Если покрутить как следует проценты потерь торпед, неудовлетворительных ходов и выстрелов, привлечь всякие там законы распределения случайных величин, связать всё это с уравнением теплопроводности, добавить чего-нибудь из области безопасности эксплуатации — будет густое учёное варево. А перед учёным двери открываются с меньшими усилиями.
Тройку северян замыкал Новиков, начальник приборного цеха арсенала, тоже капитан 3-го ранга. Звали его Толя, еще он имел кличку «Убогий» за успехи в спорте. Единственный из пятерки, по нынешней терминологии, — сексуально озабоченный. Семья осталась на Севере, то ли из-за того, что жена занимала хорошую должность, то ли из-за того, что двойной оклад был прочнее их семейных уз. Он решал задачу перехода в военные представительства в любое место Союза, кроме Севера. Там ему за десять лет поднадоело. Он с вниманием слушал Женю Пензина и восхищенно говорил: «Голова… Ну, голова… Не голова, а Дом Советов. Будешь академиком, возьми меня секретарем — портфель носить…»
Сегодня у нас горячий денёк. После лекций планировалось совещание на кафедре, которое мы окрестили «смычкой». Преподаватели и слушатели старшего курса будут слушать нас об опыте нашей службы. Как старший в группе, я призывал народ серьёзно готовиться к этой «смычке». Времени нам отвалили на подготовку много. «О чем будем говорить, мужики? Нужны не просто воспоминания о былом, надо нарисовать этим ученым мужам картину эксплуатации торпедного оружия в полном объёме, когда в первом отсеке, как в хорошем универмаге, — полный набор имеемых на вооружении торпед. У одной нужно пузыри считать, у другой — воздух замерить, третью — без воздуха хранить, винты крутить и пр. Нужно нарисовать картину эксплуатации от арсенала до отсека подводной лодки, включая транспортировку, погрузку, снаряжение. Одно хранить в каюте командира, другое — у старпома. Пусть думают. Смотрим на торпеду с разных точек зрения: как командир БЧ–3 — ты. Женя, как флагмин — ты, Эдик, как начальник цеха арсенала — ты, Толя, как офицер МТУ — ты, Юра, и, как специалист института — я. Позвольте мне выступить за институт. Много я имел контактов с этими инопланетянами. И последнее. Если не хотите обратно на флот, демонстрируйте кафедре свою склонность к научной работе. Они часто общаются с другими учёными, могут замолвить: „Вот Пензин у меня учится. Золотой парень. У тебя места для него есть?“ Придут, возьмут тебя. Женя, за уши и расцелуют. И если все хорошо у нас получится, отметим мероприятие на каком-нибудь плавсредстве. Сегодня. Немедленно. На два „открытия“. Не больше. (Под плавсредством понимался плавучий ресторан, которых на Неве было достаточно, а под „открытием“ — число опустошаемых бутылок.)
А пока мы двинулись на кафедру, где профессора Григорий Михайлович Подобрий, Василий Сергеевич Белобородое, Владимир Викторович Халимонов, Андрей Иванович Носов будут совершать „выезд на флот“, внимательно слушая наши речи. Мы были приняты очень доброжелательно и были приятно удивлены, что все флотские проблемы давно им известны. Очень удивлялись, что до сих пор они еще не решены. В это время Григорий Михайлович настойчиво собирался возглавить Минно-торпедный институт. Но его обошел Андрей Андреевич Хурденко, начальник торпедного управления института. Все случилось правильно, хотя, как говорят, он уже похлопывал Андрея Андреевича по плечу и говорил: „Мы с тобой, Андрей, сработаемся“. Андрей Андреевич был существенно энергичней и лучше знал флот. Правда, для чего маятник в гидростатическом аппарате торпеды, лучше знал, конечно, Григорий Михайлович, но время
