верных людей, хорошо знающих Миусский лиман, Таганрогский залив и приазовские плавни. Обком предлагал договориться с офицером о совместных боевых действиях партизан и моряков.
Куников улыбнулся:
— Недели две назад пил я воду из колодца в Самбеке, и вот снова дорога привела в ваш район.
Тем временем собрались члены райкома, и я попросил моряка подробнее ознакомить нас с положением на фронте. Куников достал из планшета карту.
— По данным разведки, — начал он сообщение, — немцы рассчитывали захватить Таганрог с запада и форсировать Миусский лиман. Моему отряду приказано готовиться к обороне Таганрога и, если вынудят обстоятельства, действовать на флангах у немцев, не давать им обойти Ростов с низовьев. Все суда, имеющиеся в колхозах, до последней лодки надо перебросить на противоположный берег моря, чтобы враг не захватил их.
В ту памятную ночь мы обсудили, как лучше организовать взаимодействие моряков и партизан.
На другой же день я начал знакомить Куникова с Миусским лиманом и нижним течением Дона. Небольшой быстроходный катер пересек речку Широкую и взял направление к Дону. Вокруг простирались необозримые донские займища. Куников опознавал ерики и протоки по своей карте-километровке, наносил на нее необозначенные ориентиры.
Он насторожился, узнав, что верховой ветер сгоняет воду в дельте Дона и в заливе почти до самого Таганрога. В такую пору судоходные гирла превращаются в мелководные протоки. А вот низовка поднимает уровень воды в Дону до четырех метров.
— Ну ж местечко! — Куников улыбнулся и пошутил: — Верховку пока отставить.
— Так-то так, — заметил я. — Но при низовом ветре все партизанские базы всплывут немцам на «смотрины».
Командир моряков озабоченно произнес:
— Да, черт побери, партизанить в этих местах будет трудновато.
Катер вошел в гирла Дона. В кутах Зеленковом, Масловом и Лебяжьем стоял несмолкаемый птичий гомон. По песчаным отмелям заповедника бродили цапли, журавли, в камышах крякали утки. Все это пернатое население не обращало на нас внимания. Когда катер приближался к самому берегу, цапли недоуменно косились и лениво шагали в прибрежные заросли. В чистой воде косяками ходила рыба, то и дело вскидывались золотоспинные сазаны.
Мы залюбовались красотой гирл и на некоторое время даже забыли военные тревоги.
— Богатые места! — восхищению воскликнул Куликов.
Я знал, что на речке Средней старые рыбаки все еще рыбалили.
— Поедем к ним, — предложил я Куникову.
Рыбаки встретили нас приветливо. Они по-стариковски пожаловались, что в течение недели и ним никто не наведывался.
Мы подсели к бригадиру, моему давнишнему знакомому, односельчанину Ивану Герасимовичу Евтушенко.
— Как сыны воюют? — спросил я.
Лицо Ивана Герасимовича потемнело:
— На Алексея похоронная пришла… А от Андрюшки, младшего, давно нет писем.
Помолчали. Старик прокашлялся, словно сглотнул стоявший в горле комок, поглядел на меня, на Куникова:
— Похоже, партизанить собираетесь? Наверное, и товарищ, командир не зря к нам приехал? Ежели что от нас требуется — поможем. Приазовские плавни, ерики, протоки с малолетства знаем.
В воздухе послышалось гудение. Высоко в небе летели к Ростову немецкие двухмоторные бомбардировщики.
— Вот гады! И днем и ночью бомбят, — ругались, мрачнея, рыбаки.
Несколько человек ушли к лодкам. Они начали готовиться; к очередному заезду. Собрались в путь и мы, но бригадир обратился к нам с упреком:
— Неужто обидеть нас пожелали? Не откушавши ухи — уехать? Старых рыбачьих обычаев забывать не следует.
Мы переглянулись и остались.
Кашевар, бывалый рыбак, быстро разделал осетра, извлек икру. Иван Герасимович наблюдал, чтобы свежепробойную икрицу не пересолили. Неподалеку из весел устроили треногу, подвесили котел.
— Неужели всего осетра сварят? — поинтересовался Куников. — Ведь велик.
— Посмотрите, — ответил я Цезарю Львовичу, — вон у берега чистят и судака, и сазана. И все это пойдет в котел. Отведаете настоящей донской ухи из разнорыбицы.
Обед удался на славу. Куников угостил рыбаков вином. Выпили за победу над фашистскими захватчиками, закусили икрой. Подоспела уха. Жирные куски осетра и сазана разложили на свежескошенном камыше. Развели из ухи крепкий рассол, полили им рыбу.
— Впервые в жизни пришлось отведать такой благодати, — признался Куников и поблагодарил рыбаков за угощение.
Перед отъездом я сказал бригадиру Евтушенко:
— Враг наседает. Рыболовство придется прекратить. Пару лодок оставьте, замаскируйте их, а баркас и невод подготовьте к эвакуации на левобережье.
Мы душевно распрощались с пожилыми рыбаками, вернулись на катер и двинулись вниз по реке. У островка «Комитета донских гирл» пристали к берегу. Я сообщил Куникову, что во время половодья островок не затопляется, поэтому здесь удобно базировать Донской отряд водных заграждений, которым он командовал. Прохаживаясь среди высоких развесистых верб, командир моряков прикидывал, где лучше отшвартовать катера, в каких помещениях можно разместить штаб, команды, откуда удобней вести наблюдение за морем и главным; трактом, едущим из Таганрога в Ростов.
Особенно заинтересовал Куникова один кирпичный домик. Его со всех сторон окружали вербы. Крыльцо выходило к Дону. На стене была укреплена мемориальная доска с надписью: «Здесь, в здании лоцмейстерского поста, в сентябре 1901 года изобретатель радио, великий русский ученый А. С. Попов принимал радиопередачу через первую гражданскую радиостанцию».
Прочитав, Цезарь Львович сказал взволнованно:
— Вы только подумайте: в глуши — и такая достопримечательность!
Мы вошли в домик. В комнатах было пусто, лишь стояли старый стол да два стула. Остальную мебель партизаны вывезли в свой лагерь.
— После войны здесь музей надо создать, — предложил моряк, когда мы вышли.
Впоследствии я не раз слышал от него: «После войны», «Когда разобьем врага», «Дай срок…».
За несколько дней до поездки в плавни в райком пришло указание из обкома партии: «Закончить подготовку отряда вплоть до бытовых условий». Я тотчас предложил Куникову съездить на базу партизан, посмотреть, как они устроились.
В глухой ерик Забойный, заросший густым высоким камышом и чаканом, на катере удалось пробиться с трудом. Внезапно из куста лозняка, оплетенного ежевикой, нас окликнул часовой. Я ответил условленным позывным.
Куников улыбнулся:
— Боевая обстановка: часовые, пароль…
База отряда, которому присвоено название «Отважный-1». У берега причалены два двадцатитонных баркаса. Завели сюда их давно, еще по высокой воде. Тщательно замаскированные, накрытые камышом и осокой, баркасы походили на небольшую займищную возвышенность.
Мы пробрались внутрь одного из баркасов. Деревянные нары, на них — плетеные маты, теплые одеяла. На столе — карта-двухверстка, чернильница, лампа, над столом на стене — портрет В. И. Ленина. На этажерке — стопка книг. В углу — куб с водой, кружка, чайник, примус.
Партизаны окружили нас плотным кольцом. Одетые в ватные телогрейки, теплые брюки и высокие сапоги, они преобразились. В таком одеянии не сразу я узнал редактора районной газеты, председателя колхоза, секретаря райкома партии. Я познакомил товарищей с Куниковым. Моряк рассказал, какая обстановка сложилась на фронте.
