— Негодяй, которого вы знаете, потому что он член нашего клуба и живет с нами в одном доме, — Анатоль Бульруа.
— Как! Этот бездельник, который корчит из себя вельможу? Это уже чересчур! Но… ваш отец, насколько мне известно, никогда не принимал его, а с мадемуазель Кальпренед он, вероятно, встречался только на лестнице. Что же он мог сказать?
— О ней — ничего. Если бы он позволил себе оклеветать ее, я бы дал ему пощечину. Но он сказал нечто оскорбительное для всей нашей семьи.
— Вы это точно знаете?
— Я слышал сам. Сегодня ночью я очень поздно пришел в клуб. В красной гостиной у камина сидели и разговаривали трое. Они не слышали, как я вошел. Видеть меня они тоже не могли… там толстые ковры, а у кресел высокие спинки. Я тотчас узнал голос Бульруа. Он рассказывал, что мой отец в прошлом месяце переехал, потому что разорился и не мог платить за квартиру.
— Если он сказал только это, — произнес Дутрлез, пожимая плечами, — то не стоит обращать внимания: все знают, что это неправда.
— Все равно, я не хочу, чтобы этот пустомеля перемывал кости моим родным. Но он этим не ограничился. Он прибавил, что у нас есть очень простой способ спастись от нищеты — стоит только выдать мою сестру за богатого и влюбленного в нее человека, который возьмет ее без приданого. И что такого человека мы нашли.
— И… он назвал его? — спросил Альбер, заметно побледнев.
— Да, это хозяин дома.
— Мотапан?
— Он самый. Этот Бульруа осмелился заявить, будто мой отец заключил подобную сделку! Мотапану пятьдесят лет, он похож на Синюю Бороду. Неизвестно, кто он, но очень хорошо известно, что он не дворянин, хотя и заставляет прислугу называть себя бароном… Даже если бы не было других причин, чтобы отказать ему в родстве с нами…
Дутрлез вздрогнул — он тоже не был дворянином.
— …Уверять, что граф де ля Кальпренед готов принести свою дочь в жертву этому старому выскочке, — значит оскорблять нас всех, а этого я допустить не могу.
— Однако вы это допустили, — сказал Альбер, волнуясь.
— Вы знаете почему, — возразил Жюльен. — Бульруа позавчера выиграл у меня шесть тысяч франков. Я много проиграл за последние два месяца и просил его подождать несколько дней. Я его должник и, следовательно, должен молчать, а потому тотчас ушел. Он не подозревает, что я был там. Вернувшись домой, я хотел все рассказать отцу, а потом подумал, что это касается меня одного, и вернулся в клуб. Я надеялся найти там какого-нибудь приятеля, который дал бы мне взаймы шесть тысяч. Признаюсь, что сразу подумал о вас.
— Благодарю.
— Я заплатил бы мой долг этому негодяю, а потом разделался бы с ним.
— Я сейчас же вручу вам нужную сумму, любезный Жюльен. Только позвольте мне дать вам совет.
— Какой? — спросил тот.
— Вот мое мнение: Бульруа должен получить урок, но неприлично затевать с ним ссору из-за сплетен.
— Тогда из-за чего же?
— Из-за чего угодно. Я найду предлог и даже с удовольствием возьму на себя это дело.
— Вы забываете, мой друг, что оно вас не касается.
— Однако ваш отец оказал мне честь принимать меня в своем доме, и я питаю искреннюю симпатию к нему и ко всем, кто носит его имя.
— Я в этом не сомневаюсь, но вы нам не родня. Зачем же вам мстить за оскорбление, касающееся только нас?
Если бы Дутрлез мог высказать свои сокровенные мысли… Но тон Жюльена не располагал к признаниям.
— По праву друга, потому что других прав у меня нет, — ответил он.
— Этого недостаточно. Я сам должен вызвать Бульруа на дуэль… Но если вы захотите оказать мне услугу, о которой я вас просил…
— Неужели вы сомневаетесь? — спросил Дутрлез, доставая бумажник.
— Конечно, нет. Только, пожалуйста, не здесь: недалеко сидят знакомые.
Зал действительно уже заполнился посетителями, которые завтракали за соседними столами.
— Как хотите! Отведаем понте-кане и поговорим о другом.
— Очень охотно. О женщинах, если хотите.
— О нет!
— Я и забыл, что вы влюблены.
— С чего вы это взяли? — воскликнул Дутрлез.
— Все ваши друзья такого мнения, и вы краснеете, когда об этом говорят. Стало быть, они правы.
— Это выдумал Куртомер. К тому же он не верит, что я люблю ложиться рано.
— Сегодня утром в клубе он сказал мне, что вы вернулись домой в полночь.
— Да, сразу же после вас.
— Как после меня? Я ведь уже сказал, что вернулся в два часа. Точнее, в четверть третьего.
— Странно, а я думал…
— Что?
— Что встретил вас на лестнице.
— Но я бы тогда вас увидел.
— Нет, все происходило в полной темноте.
— Что происходило?
— Нечто довольно любопытное: между первым и вторым этажами я наткнулся на человека, который шел впереди меня, и он схватил меня за руку. Я вырвался: мне не хотелось драться с пьяным. Я оставил его и пошел к себе.
— Это действительно странно и доказывает только, что в нашем доме нет порядка. Мотапану следовало бы выгнать консьержа, но он этого не сделает: они заодно. Уж не вообразили ли вы, что это я вступил с вами в драку?
— Признаюсь, эта мысль приходила мне в голову, — ответил Дутрлез, пристально глядя на Жюльена.
— Это для меня лестно! — воскликнул молодой Кальпренед. — Но почему вы предположили, что я брожу ночью по лестницам и нападаю на людей?
— Потому что этот человек, вместо того чтобы побежать за мной, открыл дверь вашей квартиры и вошел.
— Открыл?! Чем? Отмычкой?
— Ключом. Я остановился шестью ступенями выше и слышал, как ключ повернулся в замке.
Жюльен нахмурился и замолчал.
— Естественно, я подумал, что это вы, — продолжал Дутрлез.
— А если бы я сказал, — прошептал юноша, — что ко мне не в первый раз приходят ночью в мое отсутствие, что бы вы подумали?
— Что бы я подумал? — повторил Дутрлез. — Я подумал бы, что к вам приходят, чтобы обокрасть.
— Нет! — возразил брат Арлетт. — У меня ничего не украли.
— То есть вы уверены, что в вашу квартиру входили ночью?
— Почти. Вещи лежали не на своих местах… Мебель была отодвинута, стулья опрокинуты. Как будто кто-то ходил в темноте по комнате и что-то искал.
— Но ничего не взял? Это очень странно.
— Тем более странно, что так было уже пять или шесть раз, с тех пор как мы переехали, то есть с
