— Я не могу.
— Это в каком же смысле? Ты не в состоянии больше рожать?
— В эмоциональном смысле — вот в каком. Как я могу дать жизнь второму ребенку, зная, что случилось с первым.
С минуту поколебавшись, он сказал:
— Как ты заметила, я не предохранялся.
— Ничего страшного. Я вставила себе спираль.
Дерек снова помешал суп.
— Второй ребенок может родиться абсолютно нормальным.
— Или таким же, как первый.
— Это тебе сказали врачи? — Поскольку она промолчала он продолжил расспросы: — Нет, в самом деле, они говорили тебе, что такое возможно?
— Говорили.
— И каковы же, по их мнению, шансы, что у тебя может родиться ребенок с дефектом во второй раз?
— Довольно скромные, но это не важно. Даже если это шанс на миллион, я все равно не стану рисковать.
Дереку стало грустно. И не только потому, что он считал истинным призванием Сабрины материнство. Временами он заходил в своих фантазиях так далеко, что представлял себе, как она нянчит его ребенка. Не то чтобы он придавал своим фантазиям слишком уж большое значение, тем не менее стоило ему об это подумать, как на его снисходило ощущение покоя.
Спальня Сабрины находилась на первом этаже в задней части дома. В высокие, почти в рост человека, окна в ясные ночи в комнату проникал лунный свет.
Лунный свет освещал спальню и в эту ночь, но не это мешало Сабрине и Дереку. Они бодрствовали по той причине, что находились рядом. Стоило одному из них шевельнуться, как второй тоже начинал ворочаться. Потом следовало прикосновение, которое вело к поцелую, поцелуй, в свою очередь, — к ласкам, а ласки иногда завершались интимной близостью.
После очередной вспышки страсти они лежали в объятиях друг у друга и разговаривали.
— Тебе нравится здесь жить? — спросил он тихо.
— Угу. Раз в месяц я езжу в Нью-Йорк, но здесь я чувствую себя гораздо лучше.
— Это в каком же смысле?
— Здесь ничто на меня не давит. А в Нью-Йорке я чувствую себя ничтожеством.
— Чушь все это, дорогая. Ты талантливая женщина, и у тебя для самоуничижения нет никаких причин.
— Но я и вправду чувствую себя никчемной. Моя жизнь лишена всякого творческого начала.
— И ты смеешь это говорить после того, как превратила этот дом из развалюхи в уютное и комфортабельное жилье?
— Ты отлично знаешь, что я имею в виду. Но оставим это. В любом случае, жизнь здесь куда тише и спокойнее, чем в Нью-Йорке.
— И одиночество нисколько тебя не тяготит?
— Я его не чувствую. Другими словами, здесь я не более одинока, чем в Нью-Йорке. С теми друзьями, что у меня еще остались, я поддерживаю связь по телефону, да и Маура иногда ко мне приезжает.
— Еще один претендент на гостевую комнату?
— М-м-м. Она хочет, чтобы я написала о тебе книгу. Я не устаю ей повторять, что всячески пытаюсь подбить тебя на сотрудничество, но ты все не соглашаешься. — Сабрина помолчала. — Скажи, Дерек, почему тебе так важно знать подноготную Ллойда Баллантайна?
— Ш-ш-ш, — прошептал он ей на ухо. — Не сейчас.
— А когда?
— Позже.
На следующее утро — впрочем, было уже далеко не утро, а самое начало дня — Дерек слегка приоткрылся перед Сабриной.
— Мне всегда этого хотелось — с детства. Завтрак в постели представлялся мне верхом аристократизма и роскоши.
— Уверена, что ты при этом представлял себе кое-что получше, нежели крекеры и джем.
— Но у нас еще есть омлет с сыром.
— М-м-м, — с сомнением протянула Сабрина. — Одно яйцо и два жалких кусочка сыра, большая часть которого намертво прилипла к сковородке.
— И все равно это роскошь. Там, откуда я родом, рассыпать крошки на постели никто себе не позволял. Крошки привлекают муравьев, так, во всяком случае, говорила моя мама, а поскольку у нас было полно тараканов…
— Подумаешь, — вставила Сабрина, — у нас на Пятой авеню тоже были тараканы. — Передавая намазанный джемом крекер Дереку, она спросила: — Где ты жил?
— В скучном городишке в сорока минутах езды от Филадельфии. У нас был крохотный домик из двух спален — ничего особенного, но он считался в округе лучшим, мать работала как каторжная, отец же проигрывал все деньги, как только они у него появлялись, поэтому домой не приносил ничего.
— А чем он, собственно, зарабатывал на жизнь?
Дереку неожиданно захотелось переменить тему. Говорить о деятельности отца — значило ступать — на весьма зыбкую и опасную почву, а ему этого в данный момент делать не хотелось. Но он был просто обязан сказать ей правду.
— Мой отец был консультантом у подпольных дельцов, дававших деньги под огромные проценты. Не проигрывай он все до цента, ему в скором времени удалось бы стать богатым человеком. — Он нахмурился и стал теребить простыню, прикрывавшую ему бедра. — Моя мать знала о махинациях отца и очень страдала. Она была принципиальой женщиной, ненавидела азартные игры и ту среду, в которой вращался отец, поэтому я до сих пор не могу взять в толк, что их связывало.
— Говорят, противоположности сближаются.
— Ну, близости между ними особой не было.
— Значит, все-таки была, раз на свет появился ты.
— Деерек фыркнул.
— Уж не благодаря ли изнасилованию? Из их спальни, по крайней мере, день и ночь слышалась одна только ругань.
— А он ее бил?
— Не уверен, что у него бы это получилось. Мать была же высокая, как он, и очень сильная. — В голосе Дерека послышалось нечто вроде гордости за физическую силу матери. — Впрочем, отец в любом случае не стал бы этого делать. Он не привык пачкать руки сам. Когда кто-нибудь из должников отказывался платить, он подсылал к такому человеку громил, чьей профессией было выколачивать долги.
— Тогда почему его… — Сабрина не закончила фразы, но Дерек сразу понял, о чем она хотела спросить.
— Ты хочешь знать, почему его убили? Причина самая простая. Папаша решил, что ему причитается более значительная доля, чем определил его босс, и стал кое-что от него утаивать. — С минуту помолчав, он заговорил снова — блеклым, лишенным эмоций голосом: — Джо Падилла тогда работал с отцом. Он был его телохранителем. В один прекрасный день он понял, что выиграет куда больше, если донесет на него боссу. Возможно, он был и прав. Деньги — это власть, а у моего папаши деньги не задерживались, и поделиться с Джо ему было нечем. Как только у него появлялась некая сумма, он тут же просаживал ее в ближайшем казино или на бегах.
— Но почему все-таки его убили?
— Для примера: не воруй ухозяина!
