благодать всех церковных таинств, имеющих лишь внешнее, обрядовое значение.
Вся религия и нравственность, а также «истинное спасение» достигается только «внутренней» церковью, свободной от всякой иерархии, обрядов и таинств, а «внешняя церковь», по выражению одного из таких мистиков — А. Лабзина, есть не что иное, как «толпа оглашенных, низших христиан, имеющая вид греха, подобно Иову на гноище».
Столь же отрицательно было отношение мистиков и к науке. Считая себя единственными обладателями и хранителями истины и потому отличаясь крайней нетерпимостью, они презирали «лжеименный разум» и питали крайнюю ненависть и враждебность к светскому знанию и к просвещению вообще, которое представлялось им «обдуманной системой неверия и правил зловредных и разрушительных в отношении к нравственности и образу мыслей учащихся».
Таким образом, мистическая зараза, занесенная с масонством в молодое, неустановившееся русское общество, не замедлила выразиться в начале XIX века разными уродливыми явлениями в форме мракобесия, как, например, разгром С.-Петербургского университета попечителем учебного округа Руничем или же изуверства в виде сектантского «корабля» Екатерины Филипповны Татариновой, где на радениях, «носясь как бы в некоем духовном вальсе», отличался в хлыстовских плясках сам князь Александр Голицын, Министр Духовных Дел и Народного Просвещения.
Но бывает и обратное явление. Когда все усилия к внутреннему слиянию с Божеством оказываются тщетными, тогда человек со свойственным ему самообольщением приходит не к тому заключению, что избранные им «пути достижения» были противоестественны, суетны и ложны, а к тому, что если из всех стараний ничего не выходит, то, значит, ничего и нет. Тогда прежние кумиры повергаются во прах и на их месте воздвигаются новые. Суть дела не меняется — меняется лишь метод. На первом плане ставится Разум человеческий и Наука. Наука, дающая знание, порождающая бесконечный Прогресс, который является создателем Счастья рода человеческого.
Такой ложный взгляд на разум, науку и прогресс ведет к неминуемому банкротству, ибо является стремлением постигнуть абсолютное именно в той области, где все относительно. Не только разум, но даже наши познавательные способности чрезвычайно ограниченны, а наука — она есть сама по себе цель, а отнюдь не средство, и до человеческого счастья ей решительно никакого дела нет. Она изучает отдельные феномены, и лишь только появляется поползновение к обобщениям, выводам и заключениям, так тут уже кончается наука и начинается человеческая глупость.
Одной из разновидностей такого мистического рационализма является радикализм, или, как его в старину называли, якобинство. Это не только политическая партия — это целое миросозерцание, скорее всего религия, где на месте божества поставлено «человечество», а догматами служит высокопарная и вздорная болтовня, известная под названием «бессмертных принципов 1789 года».
Вот такое-то якобинское масонство было к нам занесено при Императоре Александре I офицерами оккупационного корпуса. Оно не только породило заговор декабристов, самый сумасбродный и беспочвенный бунт, который когда-либо существовал, но и наложило неизгладимую печать на процесс мышления нашей дряблой, подражательной русской интеллигенции вплоть до наших дней.
После Высочайшего повеления 1 августа 1822 г. о воспрещении в России всяких тайных обществ, в том числе масонских лож, масонство притаилось на весьма продолжительное время и к царствованию Императора Александра II почти совсем исчезло. Оживление вновь проявилось лишь в девяностых годах истекшего столетия в кружке, группировавшемся в Москве около профессора Сергея Муромцева, впоследствии председателя 1 Государственной Думы. Но масонства собственно еще не существовало, то были лишь отдельные масоны, получившие посвящение в заграничных, преимущественно парижских, ложах. Организованное масонство проникло к нам из Франции в 1908 г. Это тоже якобинское масонство, но только самого современного, усовершенствованного, новейшего парижского образца. Это уже не кровожадные идеологи 1789-го, — это просто политические авантюристы, торгующие всем, на что имеется спрос, жадные до власти и сопряженных с ней материальных благ, заранее готовые ради их достижения на всякие «сдвиги и передвиги» и способные по мере надобности на всякие роли от Робеспьера до Торквемады включительно.
Вот между таким масонством и революцией существует тесная духовная связь. Ложи — это только как бы лаборатории, в коих вырабатываются разные так называемые «гуманитарные» идеи. Когда такая идея достаточно выношена и созрела, ее с величайшими предосторожностями, с разными оговорами и недоговорками. обмолвками и недомолвками пускают в общество, а затем начинают с большим упорством и настойчивостью поддерживать и распространять эту идею путем печати, собеседований, публичных лекций, даже театральных пьес и т.п. В смысле пропаганды ложи как бы отступают на задний план, ибо, как организации до известной степени тайные, а во всяком случае замкнутые, они не могут иметь непосредственного соприкосновения с внешним миром. Эту обязанность принимают на себя различные общества, группы, союзы и кружки, которые масоны создают или в которые втираются. Такие общества, не носящие масонской этикетки, бывают весьма разнообразны, но по большей части имеют просветительный или филантропический характер, как, например, лиги образования, народные университеты, воскресные школы, общества грамотности, взаимопомощи, общества мира и т.п. Но за их отсутствием для масонских целей может быть пригодно всякое общество, даже, например, теософские кружки или лиги эсперантистов. С целью воспитания юношества с ранних лет в масонских идеях существуют бойскауты, т.е. разведчики. Это нечто вроде потешных с той разницей, что вместо обещания верности и преданности Государю и отечеству от них при вступлении требуется клятва в соблюдении каких-то тайн, которые могут им быть доверены.
Личное влияние имеет также огромное значение. Вглядитесь внимательно, как между нашими масонами распределены роли и сферы влияния: среди членов Государственного Совета и в литературной среде действует М.М. Ковалевский; среди членов Государственной Думы — И.Н. Ефремов, П.Н. Милюков и В.А. Маклаков. Влияние последнего распространяется и на адвокатскую среду, где он пользуется популярностью. Деятельность Е.П. Коган-Семеновского обнимает собой жидовские круги и мелкую прессу. Наконец, А.Н. Брянчанинов, убежденный и деятельный масон, стремится воздействовать на высшее общество. Уже на его собраниях начинают все чаще и чаще появляться лица титулованные или носящие громкие дворянские фамилии, как, например, Кугушевы, Толстые и т.п. Будет весьма печально, если благодаря этим стараниям масонство внедрится в высшие слои русского общества. Тогда оно может сделаться предметом моды и снобизма и борьба с ним будет весьма затруднительна.
Кроме личного влияния, масоны, несмотря на свою немногочисленность, успели уже обзавестись собственными органами печати. Таковы журнал «Вестник Европы» и новая газета «Русская молва», редакция которой сплошь почти состоит из масонов. В политике приютом масонов служит кадетская партия, а преимущественно недавно основанная по инициативе М. Ковалевского партия беспартийных прогрессистов.
Когда благодаря таким усиленным стараниям идея достаточно глубоко проникнет в общество и пустит крепкие корни, она малопомалу становится достоянием его крайних элементов («левые ослы»), которые и доводят идею до ее логических последствий. Таким образом пацифизм превращается в антимилитаризм, братство народов и космополитизм — в антипатриотизм («у пролетариев нет отечества»), а свобода совести через религиозный индифферентизм переходит в абсолютное безверие, последствием коего является полнейшая нравственная распущенность от самого грубого, вульгарного хулиганства, вплоть до утонченной разнузданности вроде писаний гг. арцибашевых, соллогубов, городецких, кузьминых и прочих садистов, имя коим, к сожалению, теперь легион. Во Франции наблюдается еще более опасное явление: здесь уже почти всякое общеуголовное преступление совершается не иначе, как на политической подкладке, т.е. в виде протеста против «социальной несправедливости». Всякие попытки обуздать подобное хулиганство какими- либо чрезвычайными мерами встречают энергичный отпор в печати и в парламенте. Масоны, как один человек, протестуют против всякой попытки ограничить «права человека и гражданина».
Про антимилитаризм уже и говорить нечего. Всем, конечно, известно уже постановление чрезвычайного Базельского Социалистического конгресса, выразившего протест против войны, с предписанием социалистам на приказ о мобилизации отвечать народным восстанием. Само собой разумеется, что это только фанфаронада; за самыми редкими исключениями все эти крикуны преспокойно возьмут ружье, наденут ранец и пойдут куда им прикажут. Но если бы даже действительно была сделана попытка к восстанию, то, без малейшего сомнения, всех этих негодяев расстреляют в самый же первый день мобилизации, и это будет для государственного организма очень гигиеничным кровопусканием. А в то время, пока на улице
