— Уверен. Мы не примем участия в основной части осады. Гурон поручит нечто иное. Если я прав, то впервые с момента твоего появления на борту нам предстоит вести войну своими методами.
— А так мы обычно не проигрываем, — добавил Сайрион. На сей раз в его голосе не было и тени веселья.
Вариэль открыл глаза.
— Войдите.
Дверь с горестным шумом поднялась по направляющим. Апотекарий ненавидел те времена, когда его Орден обосновался в Зенице Ада. Быть может, станция и являлась чудом военной мысли, однако она была грязной и запущенной, что проявлялось в виде тысячи неприятных вещей.
— Вариэль, — поприветствовал его Талос, входя в комнату.
Вариэль не стал вставать со своего места посреди пола. Медитативный контроль над телом ослаб, и к нему вернулось осознание реального мира. Замедленное до состояния практически полного покоя основное сердце возобновило нормальное биение, и он снова ощутил тепло погруженных в тело игл подключения доспеха.
— Я подозревал, что ты можешь быть погружен в самосозерцание, — произнес Талос сквозь ротовую решетку шлема. — Но это более не может ждать.
Вариэль подвинулся к стоящему у стены хирургическому столу.
— Оба послеоперационных осмотра не выявили изъянов в моей работе или же в процессе твоей регенерации.
Талос покачал головой.
— Я пришел не за этим.
— Тогда что тебя привело?
— Вариэль, я пришел поговорить с тобой, как брат с братом. Вдали от ушей моего Легиона и твоего Ордена.
Корсар прищурил бесстрастные глаза.
— И при этом ты стоишь… как вы там говорите? Облаченный в полночь? С твоего доспеха на меня взирает крылатый череп Нострамо, а на моей броне сжатая рука Гурона.
— Это наблюдение? — Талос улыбнулся под маской-черепом. — Или предостережение?
Вариэль не ответил.
— Ты даже не показываешь лица.
— Здесь слишком ярко.
— Ну, тогда говори.
— Ты — брат Первому Когтю. Эта связь была выкована на Фриге и оставалась нерушимой два десятилетия. Прежде чем продолжить, я должен знать, намереваешься ли ты соблюсти клятву, которую давал той ночью.
Вариэль редко моргал. Талос это уже замечал и подозревал, что такая привычка особенно деморализовывала смертных. Он гадал, выработал ли Вариэль эту особенность со временем, или же она была природной тенденцией, ставшей более заметной после имплантации геносемени.
— Для меня Фрига была почти тридцать лет назад. Говоришь, для тебя всего лишь двадцать? Интересно. У варпа чудесное чувство юмора.
— Клятва. Вариэль, — произнес Талос.
— Я не клялся на Фриге. Я дал обещание. Есть разница.
Талос обнажил меч, оружие отбросило на пустые стены блики яркого света.
— Все так же один из самых изысканных клинков, что я видел, — почти что вздохнул Вариэль.
— Он спас твою жизнь, — сказал пророк.
— А я спас твою всего несколько недель тому назад. Можно было бы сказать, что мы квиты, а мое обещание исполнено. Скажи, ты все еще видишь сны об эльдар?
Талос кивнул, но ничего не добавил.
— Вне зависимости от того, спас ты мою жизнь или нет, мне нужна твоя помощь.
Наконец Вариэль поднялся на ноги и направился к крайней секции рабочего места — стерильной раковине, окруженной стойками с инструментами и жидкостями. С большой аккуратностью он отсоединил перчатки, снял их и стал медленно-медленно мыть и без того идеально чистые руки.
— Ты хочешь, чтобы я предал свой Орден, не так ли?
— Нет. Я хочу, чтобы ты предал их, обокрал их и бросил их.
Вариэль медленно моргнул, словно млеющая на солнце ящерица.
— Бросить. Интересно.
— Более того, я хочу, чтобы ты присоединился к Первому Когтю. Ты должен быть с нами и вести эту войну в составе Восьмого Легиона.
Вариэль вытер руки чистым полотенцем.
— Переходи к сути, брат. Что ты затеваешь?
Талос извлек из поясного подсумка ауспик. Переносной сканер, на котором остались следы десятилетий использования, знавал и лучшие времена, однако, будучи активированным, работал достаточно неплохо. На маленьком экране появилось двухмерное изображение, первоисточник которого Вариэль немедленно узнал.
— «Пагубное наследие», — произнес апотекарий. Он поднял взгляд, впервые попытавшись встретиться глазами с пророком. Это удалось, пусть и через глазные линзы собеседника. — Я гадал, узнаешь ли ты его происхождение, а если узнаешь — будет ли это тебя волновать.
— Меня оно волнует, — Талос деактивировал ауспик. — Это наш корабль, и после Виламуса он вновь окажется в руках Восьмого Легиона. Но для того, чтобы отбить его, мне нужна твоя помощь.
С наплечника Вариэля на Повелителя Ночи косилось растянутое безглазое лицо Калласса Юрлона. На жесткой коже все еще красовалась звезда Пантеона, чернота которой выделялась на тусклом персиково- розовом цвете содранной плоти.
— Допустим, я согласился… Что бы от меня потребовалось? — спросил Вариэль.
— Мы не можем штурмовать крейсер, заполненный Красными Корсарами. Мне нужно, чтобы шансы сместились в нашу пользу еще до того, как абордажные капсулы попадут в цель.
— Знаешь, большая часть его экипажа — все еще нострамцы, — говоря, Вариэль не смотрел на Талоса. — Выжившие. Омоложенные офицеры, которых ценят за опыт. Дети первого поколения изгнанников вашего сгинувшего мира. Повелители Ночи едва ли являются братством благостно-добрых хозяев, однако подозреваю, что многие предпочтут холодные объятия дисциплины Восьмого Легиона хлыстам погонщиков рабов Красных Корсаров.
Он фыркнул.
— Возможно, они даже помогут тебе захватить корабль. Но не навигатор. Эзмарельда точно человек Гурона.
Талос не попался на приманку.
— Мне нужна твоя помощь, брат.
На какое-то время апотекарий прикрыл глаза, наклонившись над рабочим местом и опустив голову. Из-под брони доносилось глубокое дыхание, от которого плечи вздымались и опадали с гудением работающего доспеха.
Изо рта Корсара раздался какой-то шум, и он содрогнулся. Талос уже чуть было не спросил, что не так, но Вариэль снова издал этот звук, и его плечи затряслись. Когда апотекарий отошел от стола, его глаза сияли, а мертвые мускулы губ растянулись в пародии на улыбку. Он продолжал издавать звук — нечто среднее между повторяющимся ворчанием с придыханием и тихим криком.
Впервые за десятилетия Вариэль Живодер смеялся.
Дверь снова открылась, и он поднял голову, хотя ему и потребовалось несколько попыток, чтобы заговорить.
— Еженедельный глоток воды? — с ухмылкой спросил он на готике.
Отозвавшийся голос говорил на нострамском.
