иностранном языке достаточно убедительно. Иногда, когда отец и мать принадлежат к разным национальностям, как в вашем случае, дети подбирают какие-то отдельные слова или предложения из речи каждого из родителей.
– В их языке есть что-то из шведского? Моя жена и я, мы хотим…
Лингвист решительно покачал головой:
– Никакого шведского. Вообще ничего общего. – Он вытащил из пачки еще одно печенье. – Разумеется, существует еще и такое явление, особенно с близнецами, и чаще всего с однояйцевыми близнецами. Они придумывают свой собственный язык, чтобы не впускать в свою жизнь родителей, да и весь мир вообще. Судя по всему, это как раз ваш случай.
– Их собственный язык?
Четвинд-Каннингем кивнул.
– А вы можете понять, о чем они говорят?
– О, конечно. Если знать ключ, то понять их легче легкого. Как любое закодированное сообщение.
– Закодированное?
Лингвист повернулся к компьютеру.
– Вывести оригинал на экран! – скомандовал он.
Секунду спустя на экране появились слова.
Об мде ожор пил чивнэс ечо ыт тшер ежл дыт.
Аго ип ксук есе уно ы нджо бад.
Тсе гон ода ми еш лоы нос.
Джон уставился на экран, пытаясь выделить закономерность, о которой говорил Четвинд- Каннингем. Однако вскоре вынужден был признать свое поражение:
– Я не могу найти ключ.
– Ну что ж, это неудивительно. Посмотрите на первое предложение.
Джон послушно посмотрел.
Об мде ожор пил чивнэс ечо ыт тшер ежл дыт.
– Перевернуть и изменить согласно правилам английского языка, – снова скомандовал Четвинд-Каннингем.
На экране появилось еще одно предложение:
Ты длже решт ты оче сэнвич ли прожое дмбо.
Джон уже начинал понимать, но все же не до конца. Последовала третья команда:
– Вставить в слова пропущенные буквы.
Появилось заключительное предложение:
Ты должен решить, ты хочешь сэндвич или пирожное, Дамбо.
Джон нахмурился.
– О господи, – наконец выговорил он, пораженный. – Они играли в гостей. Разливали чай. Они…
Четвинд-Каннингем дал компьютеру команду перевести два следующих предложения. Джон прочитал:
Дамбо жадный, он уже съел кусок пирога.
Слоны большие, им надо много есть.
– Так вы говорите, это была спонтанная речь? – спросил лингвист. – Они не могли подготовиться и отрепетировать все заранее, Джон?
– Им еще нет двух лет, – возразил Джон. – Не думаю, что они способны придумать такое заранее… то есть… – Он смешался и пожал плечами. Он был действительно потрясен.
– Способность производить в уме подсчеты, необходимые для такого рода синхронного перевода, является поистине феноменальной. Если бы речь шла только об одном ребенке, я бы решил, что он, возможно, имеет какие-либо специфические расстройства мозговой деятельности, может быть, страдает от некоей формы аутизма или височной эпилепсии, которая могла вызвать изменения проводящих путей нервной системы. Но детей двое, и согласно теории вероятности такое практически невозможно.
Повисла долгая пауза. Джон тупо смотрел на слова на экране. В голове у него была только одна мысль – как, ради всего святого, они это делают? Четвинд-Каннингем нарушил молчание первым:
– Если они делают это без подготовки, Джон… тогда, я думаю, у вас выдающиеся дети. Они обладают умением, которое я назвал бы уникальным. Я никогда не слышал о таком раньше. Никогда.
Он многозначительно посмотрел на Джона. От такого взгляда любой отец преисполнился бы гордости.
Но Джону почему-то стало страшно.
58
– Мне кажется, мы должны еще раз показать их психологу, доктору Тэлботу. Ты согласен, Джон?
Джон сидел за кухонным столом, обхватив ладонями бокал с мартини. Он никак не мог успокоиться после разговора с лингвистом Регги Четвинд-Каннингемом и сильно волновался из-за письма, которое получил от Калле Альмторпа.
Три супружеские пары, побывавшие в клинике Детторе, были убиты.
Господи.
У трех пар, посетивших Детторе, родились близнецы. Убийства произошли в Америке. Единственное облегчение – расстояние.
Пока.
– У этого твоего коллеги-лингвиста есть хоть какое-то объяснение? Как они это делают? Говорят на идеальном английском наоборот, да еще с каждой четвертой пропущенной буквой?
Джон покачал головой:
– Нет.
– Мы ждем, когда же они наконец заговорят, когда произнесут свои первые слова вроде
Джон задумчиво посмотрел прямо перед собой:
– Меня тоже. Это так странно…
– Как ты думаешь, может, это Детторе что-то сделал? Повлиял на какой-нибудь важный ген и теперь их мозг как-то не так работает?
– Я думаю, пока еще рано делать выводы. Наверное, если они будут продолжать так говорить, нам следует показать их неврологу.
– Может быть, нужно сделать это уже сейчас?
Джон встал, подошел к радионяне, укрепленной на стене, и прислушался.
– Они не спят?
– Нет. Я ждала, когда ты вернешься, чтобы мы могли искупать их вместе.
Наоми села за стол. Джон проводил ее взглядом. Она была бледна и расстроена, и он чувствовал себя ужасно.
– После всего, что нам пришлось пережить. – Она закрыла лицо руками. – Господи, почему жизнь так несправедлива?
– У нас двое чудесных малышей, милая.
– Двое чудесных фриков.
Джон подошел к ней, положил руки на плечи и поцеловал в щеку.
– Никогда так не говори. И даже не думай. Люк и Фиби – это то, что мы хотели. Они умные. Они гораздо умнее, чем другие дети в их возрасте. Нам просто нужно к этому привыкнуть.
– Почему они говорят на зашифрованном языке? Люди делают так, когда у них есть тайны. Зачем им это? У них так устроен мозг или они гораздо умнее, чем мы можем понять?
– Я не знаю, – беспомощно признался Джон.
Наоми взглянула на него:
– Мы совершили ошибку, да?
– Нет.
