благо укрепления социалистического государства. Предлагаю поставить вопрос о ее исключении из нашего института, – потрясая букольками, провозгласила замдекана.
Возле дверей послышался шум.
– Мне тоже есть что сказать! Почему меня не пускают?!
Я узнала этот голос. Моя соседка по комнате, приехавшая в Москву из деревни под Куйбышевом. Ее звали Татьяной, но мы окрестили ее Танком – за особую, если можно так выразиться, проходимость. Куда уж было дежурившим у двери первокурсникам сдержать ее натиск.
Она ворвалась в актовый зал – крупная, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, растрепанная, как фурия, – и сразу же бросилась к трибуне.
– Послушайте! Мы с вами взрослые люди. И знаем, что детей находят не в капусте. Почему отец ребенка должен выйти сухим из воды? Почему вы все накинулись на эту девушку, а он сидит тут в первом ряду и за всем этим наблюдает! Сукин ты сын! Да какой ты на хрен мужик после этого!
Он поднялся и преувеличенно громко сказал:
– Я первый раз вижу эту девушку.
В горле застрял горький комок. Почему он так со мной поступает? Ведь ему наверняка доложили, что я молчала в деканате, как партизан на допросе.
В отличие от меня Танк не растерялась:
– Тогда откуда она знает, что у него родинка на груди?
Он инстинктивно потянулся к вороту рубашки. Завидев этот непроизвольный жест, зал зашумел.
– О каком исключении может идти речь?
– Пусть оба отвечают, в самом-то деле!
– Собрание прекращено! – плохо смазанной калиткой скрипнула замдекана.
Утром на доске рядом с расписанием красовался приказ. Решением совета комсомольской ячейки при полном одобрении деканата меня с Танком исключили из института и комсомола. Меня – за аморальное поведение, Танка – за клевету.
– Вам теперь ни в один институт не поступить. Вот, – сказала нам его девушка, когда мы читали приказ об отчислении.
– Ах ты, сопля зеленая! Я тебе покажу!
Танк вспыхивала мгновенно, как спичка, и уже собиралась броситься на обидчицу с кулаками, но я ее оттащила от греха подальше. Только проблем с милицией нам еще не хватало…
– Ты не боись, – утешала меня в общаге Танк, собрав свои нехитрые пожитки. – Родишь ребеночка, мужика себе нормального найдешь. А то хочешь, ко мне поедем? Места у нас красивые, молочко парное, работы в колхозе хватает. Не пропадем, а? Согласна?
Я обняла Танка и всплакнула на ее плече. Она поступила так великодушно. И так глупо…
– Поехали. Бог с ней, с наукой. Проживем как-нибудь. Не хочешь в колхоз – можем в Ленинград рвануть! Уж туда-то их папашки недотянутся.
– Танк, спасибо тебе. Но я останусь в Москве.
Она все поняла:
– Любишь, все еще любишь его, подлеца. Ну что с тобой поделать! Глупая девка!..
Устроиться в Москве у нас не получилось. Зато Танк быстро нашла нам в подмосковном городе N и работу, и большую просторную комнату в общежитии семейного типа.
Всего два часа езды на электричке – и, если повезет, можно увидеть, как он садится в машину, чтобы ехать в институт, или выскакивает на переменах в ближайший гастроном за булочками…
Рожала я тоже в городе N…»
3
Тридцать шагов от окна спальни – она же кабинет, с письменным столом, на котором сиротливо стоит лишь монитор, – через коридор до окна кухни, холодной, прокуренной. Гостиная меньше: пятнадцать шагов на десять. Прихожая вообще крошечная: семь шагов длина, пять ширина. Сколько раз за этот день Лика Вронская измерила шагами свою квартиру, обходя громоздящиеся тут и там стопки книг? Десять, двадцать, пятьдесят? Она не помнила…
Чувство эйфории по поводу того, что ее выпустили, пусть и под подписку о невыезде, сменила тоска разочарования. А ведь следователь Владимир Седов ей даже понравился при первой встрече: деловой, сосредоточенный, проницательный, как ей казалось. «Тоже мне проницательный, – расстроенно подумала Лика, доковыляв до кухни и распахнув холодильник. Вид еды вызвал отвращение… – заладил, как попугай, почему не вернулась в клуб, где книга, на какие доходы живете… Что мне было ему сказать? Что я написала книжку, где умирают Макаров и Комаров? А потом еще и ныне здравствующий Хлестов, а мочит их всех опять-таки живая и здоровая Маша Петрова? И куда бы меня после этого повезли на машине с мигалками? В следственный изолятор? В сумасшедший дом?..»
В отчаянии Лика закурила сигарету. Да, вот так же, сидя на подоконнике, она дымила втихаря в компании Тани Добротворской. Подруга, называется, сдала ее со всеми потрохами. Кто ее, спрашивается, тянул за язык, зачем потребовалось рассказывать следователю о том, что она пишет книгу? Стольких вопросов можно было бы избежать. Может, и правда, нет ее, женской дружбы?
Поведение Тани стало казаться Лике особенно подозрительным. Удивляла ее откровенность со следователем. Да еще и эти витамины в сумке. Лика отчетливо вспомнила – Татьяна закрывала молнию на ее спортивной сумке. А как она вообще могла расстегнуться, застежка-то там тугая, раньше никаких проблем не возникало. Может, это Татьяна опустила туда пузырек? Проводившие обыск в квартире милиционеры, конечно, перерыли весь дом, разворошив даже ящик с трусиками. Но вначале они бросились к компьютеру и спортивной сумке. Может, просто совпадение? Или это была не случайность? Виктор Комаров нравился Танюше, это бесспорно. Неужели она решила отомстить ему за невнимание к своей персоне таким страшным образом? Кто знает, в какой клубок закрутились странные непонятные события в спортклубе…
Но как же отделаться от ощущения, что реальность перемешалась с действительностью, и ее роман вдруг сделался по-настоящему смертельным? Когда Лика придумывала сюжет, был мертв только Сергей Макаров. Потом она всего лишь поместила в книгу реально встреченных в спортзале людей…
Внезапно Лику обожгла догадка. Если она права в том, что ее роман кто-то пытается реализовать в жизни, то это означает одно: Андрей Хлестов в опасности! Может быть, в не меньшей опасности и менеджер «Мира спорта» Маша Петрова. Значит, надо их предупредить! Вначале, конечно, она позвонит Андрею Хлестову.
Позвонит? Боже, но у нее же нет его номера телефона! Перед глазами Лики опять пронеслась та сцена в бассейне. Андрей предлагает ей встретиться вечером, она, привирая, ссылается на то, что у нее много работы, тем не менее он приносит свою визитку и протягивает ее Лике прямо в сауне. Лика берет карточку с собой и опускает ее в урну в душевой, так как точно знает: даже в состоянии острой сексуальной недостаточности она Хлестову звонить не будет…
– Идиотка! – пробормотала Лика. – Что же мне теперь делать? Если бы я хотя бы знала, какая компания сотовой связи обслуживает Хлестова, можно было бы по компьютерной базе вычислить его номер. Но я имею шансы заночевать в интернет-кафе, а потом сойти с ума, обзванивая всех Андреев Хлестовых, обладающих «мобилами». Которых в Москве наберется чуть меньше, чем Ивановых, но это слабое утешение.
Есть еще один вариант – позвонить в «Мир спорта». При составлении контракта там регистрируют всех клиентов, записывая адреса, номера телефонов, паспортные данные. Но единственный человек, к которому Лика могла обратиться в клубе со спокойным сердцем, – Вячеслав Кулаков – в этот день не работал, его сотовый не отвечал.
Поколебавшись, Лика набрала номер Тани Добротворской. Что ж, если по адресу Андрея Хлестова ее встретит милиция – вывод насчет отсутствия женской дружбы вполне справедлив. Также очевидным станет то, что это Танюша, уже неизвестно по каким соображениям, пытается ее подставить…
– Конечно, Лика, я сейчас все выясню. Повиси на проводе, я включу компьютер, – сказала Таня. Вскоре она защелкала по клавиатуре. – Так записывай, тут указано два номера телефона. Оба мобильные, судя по всему. И домашний адрес…
Записав координаты Хлестова, Лика сухо сказала:
