Я пожала плечами:
– Whether 'tis nobler in the mind to suffer…
Сейчас уже и не вспомнить, зачем я в незапамятные времена выучила этот монолог – причем именно на английском. А зачем Ив когда-то вызубрил клятву Гиппократа на латыни? Производить впечатление недюжинной эрудицией, для чего же еще. Воистину тщеславие – любимейший из грехов.
– The slings and arrows of outrageous fortune.
С девушками у Ива срабатывало безотказно, но вряд ли Вейдер интересуется симпатичными судмедэкспертами.
– Or to take arms against a sea of troubles[41]… – я сбилась. Забыла, чтоб его. Что-то там было про «To die: to sleep…»[42] – но это дальше, а до того?
Вейдер чуть качнулся вперед, я запаниковала.
– And… well[43]…- а, черт с ним! – Сразить их противоборством. Умереть – уснуть и только, и…
– Незачет, – перебил темный лорд на чистейшем русском. Невидимые пальцы сомкнулись на горле, в глазах заплясали мушки, и я осела на пол, отчаянно пытаясь протащить воздух в легкие. Какой идиот первым придумал, что смерть от удушья легка и приятна? Сколько там времени проходит от начала до потери сознания – несколько минут? Вечность? Потом и этой мысли не осталось – только всепоглощающий страх.
– And by opposing end them, – сказал Вейдер, отпуская захват.
Я закашлялась, попыталась что-то каркнуть…
– To die: to sleep; No more[44], – отчеканил он.
Горло снова сдавило, я бессмысленно рванула ворот…
…и пришла в себя. Рядом истерически заливался мобильник. Сменила мелодию, на свою голову, это ж надо такой красивый кошмар получить! Ив.
– Да.
Голоса не было. Сипение, которому бы позавидовал Вейдер, голосом назвать трудно.
– Маша? Кто это?
Говорить больно, дышать… Воздух словно превратился в наждак. Я зашлась в кашле – теперь уже в реальности.
– Кто это? – муж почти кричал. – Машка, ты?
– Я.
– Что с голосом?
Угадай с трех раз, блин. Что будет с голосом при остром токсическом ларинготрахеите?
– Все, Маш, понял. Ты жива – с остальным разберемся. Давай по СМС.
Я кивнула, как будто муж мог меня видеть, отключила связь.
«Где ты?» – пиликнул телефон.
«Всё там же».
«У нас облако, кажется, сдуло. У тебя?»
А черт его знает. Запаха я не чувствовала – но это не говорило ровно ни о чем. Я могла просто «принюхаться» – или рецепторы сдохли вместе со слизистой.
«Не знаю, погоди, с крыши посмотрю».
Кашляя и чертыхаясь на чем свет стоит, я выбралась через слуховое окно, глянула поверх крыш. Смотреть вниз не хотелось совершенно. Солнце еще не слишком высоко, и в глубине двора полумрак – но все равно приятного мало.
«Облака не видно, какая концентрация – хз».
Снимать намордник и проверять, сразу окочурюсь или сперва подрыгаюсь, желания не возникало. Я плеснула на повязку остатки жидкости из бутылки. Когда по радио сказали об аварии, под рукой из всех возможных антидотов оказалась только кальцинированная сода из арсенала уборщицы. Слабый ожог лица гарантирован – но это лучше, чем навсегда распрощаться с легкими. Впрочем, одно другому не помешает…
«Что-то изменится – дай знать. Я тоже отпишусь, если что».
«ОК».
Я растянулась на крыше, уставившись в небо. Пыльные стены чердака успели осточертеть – неудивительно за прошедшие почти сутки. Голода я не ощущала, а вот пить хотелось безумно. Когда радио вдруг разразилось сигналом тревоги, времени на то, чтобы запастись водой и продуктами, не было. Хорошо хоть посетителей в морге оказалось немного. Кто-то из тех, кто должен был бы забирать родственников, похоже, решил, что мертвые подождут, а вот живым необходимо высказать свое, разумеется, ценное мнение на стихийном митинге. Другие, судя по всему, подумали, что, когда город бурлит, лучше всего запереться дома и не высовывать нос на улицу до тех пор, пока та снова не станет безопасной. Будь я поумнее, поступила бы так же. И когда бабахнула емкость с хлором, или что там случилось на самом деле, – закрыла бы дома пластиковые окна и двойные двери, заткнула вентиляцию и в ус не дула. Судя по тому, что я помнила с «военки», наш дом в зону заражения попадал, но далеко от эпицентра, да и восьмой этаж есть восьмой этаж. А так…
Успела дать столпившимся во дворе людям ветошь, приказала быстро намочить – благо, воды в секционном зале хоть залейся, – закрыть рот и нос и двигаться перпендикулярно направлению ветра. Повторять несколько раз и следить, насколько точно выполнили указания, не стала. Не до того, да и не нанималась я в пастыри. Успела прихватить из каморки уборщицы пластиковую полторашку с пригоршней кальцинированной соды, заполнив ее водой, сунуть в сумку уличную одежду – на то, чтобы переодеться, времени уже не оставалось, – положить туда же пистолет из ящика стола, взять защитные очки. Не герметичные, но все лучше, чем ничего. То, что покидать зону заражения надо спокойным шагом, а не улепетывать, точно зайцу, я вспомнила, только когда перестало хватать воздуха. Мокрая ткань едва-едва позволяла дышать, а уж на бегу… Пришлось остановиться. Вокруг мельтешили люди, запах сквозь маску не ощущался, дымки не было, и я рискнула сдернуть намордник, чтобы отдышаться. Расплата оказалась мгновенной – острая, удушающая вонь хлора, выкрутивший легкие кашель. Я прижала тряпку к лицу, кое- как отдышалась – кашель вроде бы отступил, и пошла прочь так быстро, насколько позволяло дыхание.
Вокруг по-прежнему бестолково метались люди, дорогу заполнила бесконечная пробка – и откуда только в этом районе взялось столько машин в разгар рабочего дня. Какой-то умник на полной скорости вырулил на тротуар, и я едва успела выскочить из-под колес. Кто-то, похоже, оказался не таким шустрым, но никто даже не оглянулся. Я тоже не стала. Мерзко. Стыдно. Но не смогла себя заставить. Кто-то уже сползал на асфальт, всеобщая паника сводила с ума. И на то, чтобы не завизжать и не броситься прочь, не разбирая дороги, уходили все силы.
Наконец деревянные дома вокруг закончились, выросли пятиэтажки. По земле тянулся желтоватый дымок, глаза пощипывало, и было уже очевидно – выбраться за пределы облака я не успею, для этого нужен час хорошего бега или два часа идти в приличном темпе. Оставалось только забраться повыше и надеяться, что пронесет.
Найти подъезд без домофона оказалось той еще задачкой. Но нашла. Внутри он выглядел как любой подъезд без домофона – исписанные стены, выбитые стекла, пятна от мочи на полу – но сейчас мне было не до брезгливости. Вверх… еще выше. Говорят, когда строились хрущобы, экономили на всем – а уж лифты и вовсе посчитали ненужным излишеством. Врачи постановили, что пять этажей – это максимум, который человек может регулярно преодолевать без вреда для здоровья. А жаль, могли бы повыше дома сделать. Честное слово, сейчас я готова была залезть на своих двоих хоть на вершину Эмпайр-стейт-билдинг, если бы таковой оказался поблизости.
На площадке последнего этажа обнаружилась лестница на чердак, крышку люка удерживал амбарный замок. Я взобралась на пару ступенек и примерилась к проушине. Будь в подъезде какая-никакая герметичность, я бы предпочла отсидеться здесь, но свист ветра в разбитых стеклах вариантов не оставлял. Чем выше, тем лучше. Я вытряхнула патроны из барабана револьвера и со всей дури саданула рукояткой по петлям замка. Грохот, срезонировав от стен, пошел гулять по подъезду. Ну и черт с ним, главное, что замок, кажется, поддается. Еще раз…
