Отец сумел убедить короля, что должен принять приглашение к французскому двору.
Я помню, как он отъезжал во главе кавалькады, помню возгласы: «Уорик!», «Да здравствует граф!» Нас они очень ободряли. Нам верилось, что он могущественнее короля, что Эдуард должен вскоре это понять, и все пойдет по-прежнему.
К несчастью, едва отец уехал, прибыли послы от герцога Бургундского. При дворе их великолепно приняли, устраивали пиры и турниры, дабы показать, как они желанны. Такое положение требовало внимания моего отца, а его как назло не было в Англии.
Откуда же мы, находясь в Миддлхеме, могли знать, что эти события переменят нашу жизнь?
До нас доходили кой-какие слухи, и мы знали, что положение создалось странное — король в Англии тепло принимал бургундцев, а отца тем временем чествовал во Франции враг Бургундского герцога.
Приезжающие в Миддлхем рассказывали, что Вудвиллы демонстрируют гостям из Бургундии свое влияние при дворе, а те — дружбу с этой могущественной семьей выскочек. Король тоже проявил расположение к бургундцам, пригласив их на открытие парламентской сессии.
Мать ничего не говорила, но я знала, что она беспокоится.
— Чего волноваться из-за этих бургундцев? — заявила Изабелла. — Мы с Георгом поженимся, как только получим разрешение. А потом уже ничто не сможет нас разлучить.
— Думаешь, его добиться будет легко? — спросила я.
— Конечно.
— По-моему, мать беспокоит, что бургундские послы находятся при дворе, а отец гостит у
французского короля, враждующего с Бургундией.
— Что ты об этом знаешь?
— Очень мало. А ты?
— Я знаю, что выйду за Георга, а все остальное меня не волнует.
Я хорошо знала Изабеллу и понимала — она не хочет думать об этих конфликтах, поскольку в глубине души сознает, что участь зависит не от нее самой и даже не от Георга, а от короля и отца.
Затем произошло весьма неприятное событие. Возможно, будь отец в Англии, этого бы не случилось. Дядя Георг, хоть и был твердо настроен сражаться за положение нашего семейства, не знал, как это делать. О случившемся мы узнали от гостя.
То был какой-то дальний наш родственник, приехавший сообщить матери новость и, видимо, заверить ее, что даже самые незначительные из них помнят о своей принадлежности к дому Невиллов.
Мать послала за едой и питьем для него, но он, не дожидаясь, пока их принесут, выпалил:
— Миледи, архиепископ Йоркский уже не канцлер.
— Что? — воскликнула мать. И так побледнела, что я испугалась, как бы она не упала в обморок.
— Архиепископ, узнав, что бургундцы будут присутствовать на открытии парламентской сессии, сообщил, что заболел и не сможет выступить с речью.
— Но ведь это его обязанность, — промямлила мать. — Хотя... раз он заболел...
— Миледи, король не поверил в его болезнь и увидел в отказе оскорбление Бургундии.
Мать схватилась за голову.
— И... значит, король забрал у него большую государственную печать?
— Да. Милорд Херберт поехал вместе с королем во дворец архиепископа и потребовал ее.
— Граф... очень разгневается.
— Да, миледи.
— А что с печатью?
— Ее вручили епископу Батскому и Уэльскому.
— Больше ничего не случилось?
— Миледи, вполне достаточно и этого.
— Что это означает? — спросила я потом у матери.
— Пренебрежение к нашему семейству.
— Будь отец здесь...
— Не знаю, что он мог бы поделать. Король снова показывает, что намерен поступать по-своему.
— Но отнять у дяди Георга должность канцлера...
— Ваш отец пожалеет, что уехал.
Изабелла помалкивала. Я знала, что она думает, как это событие скажется на разрешении от папы.
Думаю, эта история ярче всего показала нам, что отец уже не самый могущественный человек в Англии.
Обхаживание бургундцев резко прекратилось, когда в Англию пришла весть о смерти герцога Филиппа, и они собрались уезжать. Наследовал Филиппу сын Карл, и теперь его намечаемый брак с Маргаритой Йоркской становился еще более желанным.
Отец вернулся из Франции.
В Миддлхеме мы не без трепета ждали, что произойдет дальше. Матери хотелось жить в Уорик-корте, поближе к центру событий. А так нам приходилось подолгу ждать весьма неутешительных новостей.
Отец приехал в Миддлхем не сразу, и, когда появился, всем бросилась в глаза его сдерживаемая ярость; в окружении семьи он дал ей волю.
— Король принял сторону бургундцев! Теперь он будет врагом Франции. Все, над чем я трудился, отвергнуто по наущению этих предателей.
Мы понимали, что предатели — это Вудвиллы, все беды начались с королевского брака. Если б только они и кончились им. Но королеву окружали, интриганы родственники, решившие править Англией вместо Невиллов.
К несчастью, они преуспевали.
О случившемся я узнала впоследствии. Казалось, сестра короля наверняка станет герцогиней Бургундской. А посольство из Франции было встречено весьма холодно.
— Никто не стал встречать его, — сказал отец, — кроме Кларенса и меня! Кларенс тут был моим союзником.
Изабеллу это обрадовало.
— Как не быть Георгу на стороне отца, — сказала она, — раз он собирается стать его зятем.
Я печально посмотрела на сестру и мысленно взмолилась, чтобы ее не постигло разочарование. Если б что-то воспрепятствовало браку, о котором так мечтала Изабелла, для нее это явилось бы тяжелым ударом.
Отец рассказывал матери:
— Я попросил короля принять послов, он согласился. Неохотно, однако лучше было оказать им прием, чем оскорбить их отказом. Но слушая их, Эдуард выглядел скучающим, рассеянным.
Положение спас Кларенс. Послы нашли его обаятельным, но, конечно же, он не мог загладить впечатление от манер короля. Я извинился перед послами. Сказал, что мне стыдно. И знаешь, что они ответили? «Не расстраивайтесь, милорд граф. Вы будете отомщены».
Мать пыталась успокоить его, но это оказалось ей не по силам.
— Наши враги отняли государственную печать у моего брата, — продолжал отец. — Понимаешь, что это значит? Король встал на сторону бургундцев, притом в то время, когда я находился во Франции.
— Очень жаль, — ответила мать. — Будь ты здесь, этого бы не случилось.
— Это война! — воскликнул отец. — Да, война между Невиллами и Вудвиллами — то есть между Уориком и королем.
Отец редко проводил так много времени дома, но то были дни кипучей деятельности. Постоянно уезжали и приезжали люди. Одним из первых приехал дядя Георг — бывший канцлер, теперь лишь архиепископ Йоркский.
Ярость его не уступала отцовской — правда, сдерживаться ему было труднее. Что отец считал только признаками и намеками, в том архиепископу виделся откровенный удар. Он не мог забыть обиды, которую нанес ему король, приехав во дворец за печатью, и все время думал только о мести.
Еще больше распаляло его гнев прямое оскорбление, полученное от короля. Эдуард, прознав, что мой дядя тайно хлопочет не только о разрешении на брак Георга с Изабеллой, но и об избрании себя
