Кэролайн смотрит в замочную скважину и шепчет:
— Ни черта не видно.
Джедди продолжает изучать рисунок потолка. Тот еще рисунок, скажу я вам. Будто в пчелиные соты напихали битой яичной скорлупы.
— Пирамиды. Пирамиды. Пирамиды. Что это еще за хреновина такая, эти самые пирамиды? Такие большие треугольные штуки? — вопрошает Джедди.
— Ну давай же быстрее, — подгоняет Венди. Вот и вся подсказка с ее стороны. Кэролайн задерживает дыхание и приподнимает крышку почтового ящика.
— Повтори вопрос, — говорит Джедди.
— Там никого нет, — шепчет Кэролайн. Энджи делает Кэролайн знак говорить тише, а то вдруг все- таки там кто-то есть? Донна выхватывает у Венди вопрос и зачитывает его Джедди еще раз, четко и разборчиво:
— Чем когда-то были покрыты пи-ра-ми-ды?
— Снегом, — выпаливает Джедди.
В самую точку. Следует настоящий взрыв смеха. Все хохочут до упаду. Для них теперь неважно, есть ли кто за дверью.
Джедди интересуется, с чего это они все так ржут.
— С чего это вы все так ржете?
В ответ — новый приступ смеха. Сестры повторяют слово «снегом» будто некую смеховую мантру.
— Снегом!
— Снегом, блин-компот!
Мантра «снегом» — путь к гормонам счастья. Они даже не замечают, что от двери снова доносится грохот, — даже Кэролайн пропускает стук в дверь мимо ушей. Кэролайн смеется — сама не зная хорошенько, чему именно, и не будучи уверенной, что ей вообще хочется смеяться. Какой уж тут смех, с ее-то личной трагедией.
Венди первой приходит в себя, смахивает с лица волосы, как будто этот жест самое верное средство против смеха, и зачитывает ответ:
— Мрамором.
— Ну и откуда мне знать? В Китае-то я никогда не была, — возмущается Джедди.
Бац! Опять в самую точку. Все снова хохочут. По мере того как смех стихает, стук в дверь слышится все громче. Сестры смотрят друг на друга и проглатывают смешинку, словно последний кусочек шоколада.
— Кто там? — спрашивает Кэролайн со своей стороны двери.
— Царица, блин, Савская, на фиг. А вы кого ждали?
Вся комната с облегчением вздыхает. Им больше не надо притворяться.
— Это Старая Мэри, — сообщает всем Кэролайн и открывает дверь.
Старая Мэри входит, опираясь на свою клюку и прижимая к уху красный пластмассовый транзисторный приемник.
— Спина моя старая, как же ты мне досаждаешь. Я словно треснувшая кость в пасти бродячей собаки.
Она умеет обращаться со словом, Старая Мэри-то. Прямо поэтесса.
— Бабушка, там у моей машины никто не ошивался? — интересуется Венди.
— Откуда мне, блин, на фиг, знать? Для меня все машины одинаковы, — ворчит Старая Мэри.
— У меня «форд-фокус», — сообщает Венди.
Можно подумать, ее автомобиль представляет собой нечто уникальное, какой-нибудь квадрат в модной круглой рамке. Но Старая Мэри уже ее не слушает и ищет местечко, куда бы приткнуться. Донна первая вскакивает и предлагает ей сесть. Донна очень хочет походить на Старую Мэри (не то что другие сестры) и ловит каждое ее движение, каждую гримасу, каждый взгляд и каждый чих.
Старая Мэри садится, ерзает, устраиваясь поудобнее.
— Ну и жопа у тебя, Донна. Сам Дэнни Макгоуэн не нагрел бы мне местечко лучше.
Девочки хихикают. Дэнни Макгоуэн — самый жирный мужик в городе и окрестностях. Донна не обижается — ведь задница у нее вовсе не толстая. Комната наполняется свистом и шипением: Старая Мэри вертит в руках свой маленький красный приемник, настраивая его на полицейскую волну. Нет для нее большей радости, чем из первых рук услышать о какой-нибудь крупной автомобильной аварии. Если приемник сообщает что-то интересное, Старая Мэри немедленно ставит в известность Девочек.
— На Митчелл-стрит нападение, — сообщает Старая Мэри, вспоминает что-то, и глаза ее загораются. Когда в таком возрасте ты еще в состоянии что-то припомнить, это радует не хуже выигрыша в бинго.
Старая Мэри поворачивается к Кэролайн:
— По-моему, твой Бобби попался мне сегодня на глаза у бара «Монкленд». В руках у него была бутылка пойла.
Этого достаточно, чтобы к Кэролайн вернулись все ее навязчивые идеи. Она тотчас желает узнать, не был ли Бобби пьян. Хуже Бобби может быть только пьяный Бобби. Но Старая Мэри лишь отвечает, что да, вид у него был взъерошенный, может, он и был под мухой, трудно судить. Тут ее слова прерывает новое сообщение о нападении.
— Извиняюсь, это не на Митчелл-стрит. Это на Саутфилд-Кресент. Ножевое ранение. Состояние серьезное. Нет, подождите, тяжелое. Да… крайней тяжести.
Но Кэролайн не отстает:
— Он тебя видел?
— Я даже не уверена, он ли это был.
— Может, он решил вернуться, — шепчет Кэролайн. Ее слова на треть адресованы Старой Мэри, на треть самой себе и на треть Девочкам.
— Кончай дурочку ломать, Кэролайн, — говорит Джедди на правах женщины, которая знает о мужчинах все.
А Линда думает, что если поле зрения Кэролайн (и без того суженное) опять займет Бобби, то все, про Шесть Черных Свечей можно забыть.
Линда подъезжает к Кэролайн и хватает ее за руку.
— Если он решил вернуться, то наверняка задумал что-то плохое, — говорит Кэролайн.
— Да с чего ты взяла?!
Старая Мэри знает, где выход из этого психологического тупика. Камин. Если разговор с женщиной приобретает нежелательное направление, похвали ее обстановку.
— Это у тебя новый камин, девочка? — спрашивает Старая Мэри.
Сестры бросаются в бой. Надо потихоньку переключить тему разговора с Бобби на что-нибудь другое.
Кэролайн вынуждена ответить на вопрос Старой Мэри:
— Да. Он у меня недавно…
— Вот уж дрянь-то, — наносит удар Линда.
— Чашечку чая, бабушка? — выскакивает Энджи.
Старая Мэри смотрит на нее с укоризненной улыбкой:
— Чая? Не хочу чая, блин, на фиг. Я водку люблю.
Вот и все. Легкое движение (прямо как в танго) — и разговор ушел в сторону от Бобби. Кэролайн не прочь вернуться к прежней теме, но не знает как.
Энджи интересуется, где еще одна бутылка водки.
— Охлаждается в морозилке, — говорит Донна.
— Дай мне водки наконец, пока я не задохнулась до смерти.
Энджи открывает дверцу морозилки и извлекает оттуда бутылку, успевая при этом вдоволь наглядеться на голову Стейси Грейси. Дрожь пробирает ее до самых пяток, и сотрясает пол, и по половицам проникает в гостиную, где передается Девочкам. Энджи вытирает чайную чашку и наливает Старой Мэри добрую порцию водки. Глоток, еще глоток — и в глазах у Старой Мэри появляются искорки радости, и она
