– Да, если вы довольны.
– Да! Разве ты не видишь?
Он взглянул на нее сверху вниз и быстро произнес:
– У вас необыкновенная кожа. Вы похожи на те маленькие статуэтки, что стоят у вашего дедушки на полках.
– А, эти. Они из белого нефрита. Их сделали в Китае много веков назад. Один наш родственник торговал с Китаем.
– Белый нефрит. Или молоко, – проговорил он. – Да, как молоко.
И взяв ее другую руку, он нежно провел по ней пальцами от локтя к запястью.
Она была потрясена, потрясена настолько, что не оказала никакого сопротивления. Она растерялась и смутилась. Никто и никогда так не прикасался к ней, с такой нежностью. В их семье не было принято проявлять свои чувства. Эти мягкие движения зачаровывали ее: к щекам прилила кровь, она почувствовала слабость. Она хотела, чтобы это продолжалось, и в то же время понимала, что надо отодвинуться от него. Ее смущало, что он так близко и рассматривает ее, а она не знает, что ответить. Как бы ненароком она попыталась высвободить руку, но это ей не удалось – он крепче сжал ее и завладел второй рукой.
– Ты прекрасна, – сказал он. – Ты одно из самых красивых созданий в мире.
Ее щеки запылали сильнее, тепло разлилось по всему телу.
– Я не знаю. Я никогда не думала, что я…
– Ты никогда не думала, что ты красива, потому что ты не такая, как другие.
Откуда он знает, – удивилась она.
– Потому что ты не занимаешься пустой болтовней, не прихорашиваешься, не делаешь прически, как в модных журналах…
Она опустила глаза вниз – под ногами и вокруг подобно океану расстилалась трава. Откуда-то донесся запах ванили и гвоздики. У нее закружилась голова.
– У тебя есть сердце, у тебя есть душа…
Он притянул ее к себе, обнял, и она вдруг лишилась сил. Он был сильным. Никогда она не испытывала ничего подобного, она почувствовала себя беспомощной, потерянной, словно во сне. Она откинула голову.
– Я не причиню тебе боли, – услышала она. Ти взглянула в лицо, ставшее незнакомым, напряженным и странным. Она не поняла.
– Я никогда не причиню тебе боли, – нежно повторил он. – Я люблю тебя.
Внезапно ее охватила тревога. Происходит что-то не то, что-то… Она очнулась.
– Нет, нет! – закричала она, но ее крик оборвался – он зажал ей рот рукой. Он подхватил ее, и вот она уже распростерта на земле – он действовал не грубо, но с силой.
– Нет, нет, – снова закричала она, хотя его рука продолжала зажимать ей рот.
Другая рука быстро двигалась, забираясь под тонкую ткань платья, под еще более тонкие кружева белья. Мозг Ти лихорадочно работал, напоминая обезумевшую машину: да, да, это то самое. Конечно, то самое. Это то, за что была наказана Джастина. Это было все время. А я не знала. Как я могла не понять?
Пригвожденная, раздавленная, мечущаяся, ее желтая юбка на голове – закрывает лицо. Щебет птиц. Ужасная боль, ужасная боль и шок. Ее собственный голос, пробивающийся сквозь ткань юбки, сквозь тяжесть навалившегося на нее тела. Ужас. Ярость. Неверие.
Через минуту или две все было кончено. Она почувствовала, что свободна. Она могла посмотреть вверх, на него, стоявшего над ней. С выражением ужаса на лице он смотрел на обнаженную плачущую Ти, лежавшую перед ним.
– О, Господи, – выговорил он, – о, Господи!
Она услышала, как он бросился бежать вниз, под гору. Камень щелкнул о скалу, хлестнули ветки. И снова навалилась тяжелая тишина. Она поднялась. «Я, я…» – подумала она и перестала плакать. Она расправила юбку, разгладила ее, нашла ленточку и завязала волосы. По утрам Агнес завязывает мне бант в моей комнате, в восемь часов утра луч солнца пробивается сквозь жалюзи и слепящим пятном отражается в правом верхнем углу зеркала. У нее дрожали руки, но она смогла завязать бант, правда, не так аккуратно, как Агнес. С бантом и юбкой все в порядке. Все кончилось и никогда не повторится, клянусь Богом, потому что я теперь знаю, что это такое. Но ведь меня накажут за это.
И она бросилась бежать, споткнулась и упала, вскочила, смахнула успевших забраться на руку муравьев и помчалась, как сумасшедшая, вниз, вниз, туда, где кончается лес и высокая острая трава хлещет по ногам. Она бежала и бежала.
– Ваше платье перепачкано! Где вы были? – требовательно спрашивала Агнес. – Где вы были?
– Я упала. На тропинке был камень.
– На тропинке? На какой тропинке?
– На Морн-Блю. Я гуляла там.
– Одна наверху? Зачем?
– Мне захотелось. Этого недостаточно?
– Вполне достаточно, – с высокомерием в голосе сама же и ответила Ти.
