красный командир и коммунист, получил назначение на дипкурьерскую работу.
К службе в Наркоминделе Мате Залка относился чрезвычайно серьезно. Он попросил снабдить его всеми служебными инструкциями и положениями о работе дипкурьеров. Очень внимательно все перечитал, затем подолгу расспрашивал более опытных коллег об особенностях поездок в ту или иную страну, порядке переезда через границу, поведении курьера в том или ином случае и прочем. В общем по-настоящему старался освоить новое для него дело.
А через некоторое время М. Залка поехал в свой первый рейс — в Эстонию, а затем — в Финляндию.
В те годы империалистические державы пытались создать вокруг Советской России так называемый «санитарный кордон» (уж очень они боялись, что к ним перекинется коммунистическая «зараза») и густо нашпиговали этот «кордон», состоявший из прибалтийских государств, Румынии и Польши, самым отъявленным антисоветским сбродом. Это делало работу курьеров особенно сложной и опасной.
Мате Залка, по рассказам дипкурьеров, ездивших с ним, был чрезвычайно хладнокровен, умел держать себя в руках при любых обстоятельствах, складывавшихся иной раз в поездках и переездах через границу. А по возвращении он с какой-то особенной, ясной улыбкой рассказывал о своих приключениях. Было любо слушать этого скромного и отважного человека.
После нескольких поездок в соседние страны, когда он хорошо освоил дипкурьерскую службу, маршруты М. Залки удлинились. Вскоре он отправился в Стамбул. Уезжая в Турцию, Залка знал, что, несмотря на недавнее окончание греко-турецкой войны, рейс мог оказаться тяжелым, чреватым всякими случайностями, и просил помочь его жене, если она обратится с какой-нибудь просьбой. Но, к счастью, все обошлось благополучно.
После возвращения из рейса Мате Залка сдавал отчеты и докладные, в которых описывал свои поездки и впечатления от них. Я невольно заметила, что его отчеты чрезвычайно интересно написаны и являются, по существу, талантливыми литературными очерками. Когда ему об этом сказали, он несколько смущенно признался, что пробует свои силы на литературном поприще.
Как-то раз я спросила его о близких.
— У меня есть родные в Венгрии, но туда мне дверь закрыта… — с грустью сказал Мате.
В те годы родина Мате Залки была залита кровью лучших сынов венгерского народа. После поражения Венгерской Советской Республики, просуществовавшей 133 дня, там торжествовала самая злобная реакция. И венгерская полиция, конечно, была прекрасно осведомлена о деятельности Залки в революционной России, его партийной и боевой работе, борьбе с контрреволюцией.
После нескольких поездок в Турцию Мате Залка назначается на маршрут Варшава — Прага — Вена — Рим. Возвратясь из первой такой поездки, он с радостью сообщил, что в Вене у него состоялось свидание с родными, которым туда удалось приехать.
Мате Залка был очень добрым человеком и с удовольствием старался помочь, чем можно, сотрудникам, если те в чем-нибудь особо нуждались. Охотно привозил товарищам медикаменты, которых у нас в то время остро не хватало.
Вспоминается, как один наш рабочий, упаковщик Демьянов, начал слепнуть. Ему нужны были какие- то особые очки, которых в Москве достать тогда было невозможно. Едва услышав об этом, Залка вскоре привез из-за границы нужные очки и какое-то лекарство, вручив их растроганному старику.
Проработал у нас Мате Залка года два (1923–1925), а затем целиком перешел на литературную работу. В 1936 году он уехал в охваченную пламенем гражданской войны Испанию, где вскоре стал известен как генерал Лукач — командир 12-й Интернациональной бригады.
Мате Залка героически погиб в боях с испанским фашизмом под Уэской. На его могиле в Валенсии на белокаменной плите были высечены слова Михаила Светлова:
Вл. Крымский
Нападение на реке Янцзы
Китайский народ переживал тяжелое время. Вместе с враждовавшими между собой китайскими милитаристскими бандами страну терзали и иностранные империалисты. В портах Китая дымили военные корабли Англии, США, Японии, охранявшие банки, фабрики, заводы — «собственность» захватчиков.
В Китае все шире развертывалась национально-освободительная революционная борьба. На Север с боями продвигались армии рабочих и крестьян.
Встревоженные всем этим, силы внутренней и внешней реакции усиливали репрессии, заливали страну кровью борцов за свободу. В борьбе с национально-освободительным движением особенно зловещую роль играл на севере и северо-востоке Китая ставленник и прямой агент Японии Чжан Цзолин. Его влияние распространилось на многие районы страны.
Под стать Чжан Цзолину был и его подручный — генерал Чжан Цзунчан, военный губернатор провинции Шаньдун. В войсках Чжан Цзунчана было полно всякого сброда, и особенно русских белогвардейцев, среди которых своей жестокостью «прославился» отряд Нечаева.
И вот в этот период пароход «Память Ленина» получил задание идти в Ханькоу за грузом чая. Пароход уже бывал в этих местах. И при довольно своеобразных обстоятельствах. Ранее уже говорилось, что в Китае разгоралась борьба за отмену неравноправных договоров, навязанных стране иностранными капиталистами. Такую борьбу начало и национальное правительство Нанкина, повысив прежде всего ввозные пошлины на горючее, поставлявшееся городу иностранными торговцами, которые наживали на этом огромные прибыли. В ответ на совершенно законную меру властей Нанкина иностранные капиталисты объявили бойкот и перестали снабжать огромный город нефтью и керосином.
Нанкин и его жители оказались под угрозой топливного голода. И тогда на помощь пришла Советская Россия, послав на пароходе «Память Ленина» необходимое горючее. Топливная блокада капиталистов была сорвана, и благодарные жители Нанкина устроили советскому пароходу торжественную встречу.
Сейчас на пароходе жила и работала та же самая дружная семья советских моряков.
На мостике седой капитан парохода Герман Мартынович Гроссберг о чем-то беседовал с вахтенным начальником.
Обстоятельства складывались так, что, погрузив в Ханькоу чай, необходимо было быстрее возвратиться во Владивосток. Пароходов не хватало, и Совторгфлот всячески торопил Гроссберга.
Еще до революции, в 1914 году, Гроссберг был назначен командиром парохода «Кишинев», переименованного в 1924 году в «Память Ленина». И все эти годы пароход и его капитан были неразлучны.
Когда грянула революция, капитан встретил ее с радостью. И служил народу верно. В 1920 году из японского порта Хакодате он без судовых документов увел пароход во Владивосток, спасая судно от захвата его бывшими владельцами.
…На мостик поднялся секретарь партийной ячейки судна, чтобы согласовать с капитаном день партийного собрания. Надо было обсудить, как быстрее погрузиться в Ханькоу, да и рассмотреть заявление о принятии в партию одного «хорошего хлопца», как говорил секретарь.
Пароход «Память Ленина», как правило, пассажиров на борт не брал. Но в этот рейс шанхайское агентство Совторгфлота просило доставить до Ханькоу четырех советских граждан — трех дипломатических курьеров и жену советника при национальном правительстве Ф. С. Бородину.
Дипкурьеры Крилл и Грейбус недавно прибыли с почтой из Москвы, а третий дипкурьер, комсомолец
