сооружал из бревен бутафорную «пушку», из бочек — противолодочные «бомбы». Заметив вражеский перископ, не удирали, а атаковали, таранили. Пароход «Уэллен» направлялся в Бендер-Шахпур с такой деревянной бутафорией. Встретился с немецкой подводной лодкой. Та, увидя «орудие» (моряки не поскупились на «калибр»), поспешила ретироваться. В Бендер-Шахпуре «Уэллен» получил настоящее орудие и пулеметы. Вышел в море и, снова обнаружив гитлеровскую подлодку, потопил ее.
…Когда наш «Ванцетти» плыл из Архангельска на запад, фашистская подлодка выпустила торпеду. Мгновенная команда: «Право на борт». Торпеда пронеслась так близко, что был слышен шум ее винтов. Враг выпустил вторую торпеду. Капитан понял: «Увернуться не успеем». Все же он отдал команду в машинное отделение, надеясь на последнее — струю от винтов «Ванцетти». Торпеда натолкнулась на белый мощный бурун и изменила направление. Поистине это было чудом! Такое чудо могли совершить только мужество, выдержка, самое высокое мастерство! Да, «непонятные русские» все могут!
Георгий вошел в свою каюту.
— Посвежел! — заметил Николай. — Ты чем-то взволнован. Что случилось?
— Ничего. Просто вспомнились близкие нам с тобой боевые эпизоды. Ну а теперь и тебя ждет палуба!
Затишье ввело на крейсере прежний режим: обедали в кают-компании. Дипкурьеры ходили туда иногда с Робертом, иногда самостоятельно — освоили дорогу: длинный коридор с несколькими дверями. Ох эти двери! Стальные, герметические, тяжеленные. Устроены вроде одинаково и все же разные: податливые, упрямые, словно заколдованные. Вот первая. Дипкурьер бросает на нее решительный взгляд, берется обеими руками за рычаг-ручку и тянет вниз. Рычаг медленно, нехотя двигается, еще минута — дверь открыта. Теперь — запереть ее надежно, крепко. Побеждена и вторая. «А ты как, третья?» Ручка — что за черт! — не движется. Рывок изо всех сил — ручка пошла вниз, а дверь — ни с места. Ну и упрямая сталь! Наконец сдвинулась! «Какого же дьявола ты не слушалась? Молчишь? Сам знаю: килевая качка „припаяла“ тебя. А когда нос крейсера вынырнул из воды — „притяжение“ ослабло».
Закономерность открыта. Жаль, что повлиять на нее невозможно. Ее повелитель — море.
И все равно двери будут слушаться!
К следующей приближаешься медленно, будто гипнотизируешь. Сдаешься, калиточка? Как бы не так! Путь прегражден не калиточкой, а стальной плитой, намертво вонзившей свои ручки-рога в стенку.
Рывок, казалось, отнял все силы, а «рога» ни с места. Что же дальше? Сесть на пол, отдохнуть? Никто ведь не увидит. Да, сяду. И тут совершилось чудо: «рога» сами опустились, плита сдвинулась, пропуская двух матросов.
— Гуд бай, сэр!
— Гуд бай, ребята! — последнее слово сказано по-русски, машинально.
Матросы закрывают дверь. Спасибо, хлопцы!
Осталась последняя преграда. На нее смотришь с такой ненавистью, что она должна бы от одного только взгляда расплавиться, слететь с петель, открыться в угодливом поклоне: «Пожалуйста, сэр». Дверь и вправду отворилась. «Ага, испугалась!»
Не испугалась, конечно. Просто кто-то, шедший ранее, оставил рычаг опущенным. Ну и влетит такому матросу, если узнает начальство! Ладно, никто не узнает — оплошность матроса исправлена дипкурьером.
Сдвинувшийся с места галстук поправлен, манжеты тоже. Вперед в кают-компанию.
Капитан приглашает всех за стол. Георгий садится напротив. Стюарды с привычной ловкостью поставили закуски, разлили суп. Теперь сервировка не была загадкой: усвоили, что к чему.
Стюарды ловко убрали тарелки; появились ром и кофе.
Капитан взял стаканчик с ромом. Поднялся. Офицеры и дипкурьер — тоже.
— Джентльмены! — сказал капитан, — мы благополучно миновали самую опасную зону, прошли с минимальными потерями. Конечно, мы еще в пути, а кто в пути — тот в бою. Но в этих водах русские и мы — полные хозяева.
Капитан сделал паузу, словно что-то обдумывая.
— Хочу сказать еще несколько слов, пользуясь присутствием русских. Я восхищен мужеством экипажей каравана. Они ведут себя достойно! Поднимаю тост за успешный переход, за боевое содружество англичан и русских!
Он сделал маленький глоток.
«Кажется, рейс в самом деле близится к завершению, — подумал Георгий. — Капитан наверняка взвесил каждое слово». Всплыли в памяти первый диалог с ним, потом с Джонсоном, отдельные фразы, случайно услышанные от офицеров, матросов, и еще — лондонские разговоры. «То, что совершают на фронтах советские воины, меняет умонастроения многих на Западе».
Капитан приказал принести кофе и продолжал:
— Уважаемый сэр Костюченко. Не так давно я не верил в то, что русские выдержат натиск Гитлера. В декабре сорок первого он был уже у окраин Москвы. Что же ему помешало взять русскую столицу? Я, как и многие мои коллеги, считал: зима, русские морозы. Не удивляйтесь. Меня ведь еще мальчишкой в школе учили, что Наполеон бежал из Москвы, испугавшись русских холодов.
Под Сталинградом вы нанесли фашистским войскам очень сильный удар. Блестящая военная операция! И в какое время? Зимой! Представление о том, что морозная стихия помогает вам, еще жила во мне. Но лето сорок третьего года, схватка под Орлом и Курском вытравили из моей головы все заблуждения. Я поверил в победу — вашу и нашу, в поражение фашизма.
Капитан сказал в заключение:
— Благодарю вас, русский союзник!
…Целые сутки протекли спокойно. И следующие. Тишина была непривычной. Казалось, она вот-вот взорвется. Но на корабле все спокойней — совсем не то, что прежде, в открытом океане. Если бы дипкурьеры не были в этом рейсе новичками, они догадались бы: до советского берега рукой подать!
…Резко распахнулась дверь каюты:
— Джентльмены, поздравляю вас. Мы прибываем в Мурманск!
Стало совсем тихо. Георгий и Николай еще не верили услышанному.
Помкэп повторил.
Дипкурьеры пожали руку Джонсону:
— Спасибо за радостную весть.
Георгий спросил:
— А караван?
И караван.
— Весь?
— Почти весь… У нас еще не было столь благополучного рейса. Через полчаса вы сможете сойти на берег.
После ухода Джонсона Николай произнес:
— Мы в самом деле в Мурманске? Просто не верится.
Минуло полчаса. Вторично явился помкэп, теперь с Робертом и еще с одним матросом.
— Джентльмены, вас ждет катер.
— Передайте нашу благодарность капитану.
…Взяли вализы с диппочтой. Наверх!
С каким наслаждением вдохнули на палубе обжигающий мурманский ветер! Осмотрелись: невдалеке в морозном паре обледеневшие корабли каравана. Вытерпели, вынесли все, прорвались!
Георгий машинально попробовал ногою твердую почву причала: качается? Пожалуй, малость колеблется.
Лишь через два-три часа земля обрела надежную устойчивость.
Диппочта заперта в сейфе представительства Наркоминдела СССР. Заботы вроде бы схлынули. И все же — не спится. Сказывалось нервное напряжение одиннадцати суток плавания.
Вечером Георгий спустился в вестибюль, купил «Правду». Киоскер дал даже два номера недельной давности, узнав, что гостиничный гость долго не читал газет.
В номере прилег на диван, впился в сводки Совинформбюро.
