любовью великой России. Каждый раз, когда они приезжают в Россию, их просто на руках носят. Тебе повезло, Рихард – поедешь в Суздаль бесплатно.
– Был я в Суздале, – заявил Рихард. – В советское время всех иностранцев туда возили чуть ли не в принудительном порядке. Там очень много церквей. Но это еще можно вытерпеть. А вот этот обязательный провожатый… На кой черт он мне? Я просто не приду на этот семинар, обойдутся. Извинюсь потом, напишу, что горло болело.
– Чего ты возмущаешься? – сказала Герда. – Придешь, как миленький, и лекцию прочитаешь, и получишь своего гида. Со своим уставным фондом в чужой огород не заходят – так, кажется, говорится у русских? Делай, как тебе говорят – и все будет отлично. А будешь выпендриваться – точно попадешь на заметку. Русские помешаны на порядке. Только не вздумай снять там девчонку. Узнаю – убью.
– Возьму мальчика, – заверил Рихард. – надеюсь, к мальчикам ты меня не ревнуешь?
Шрайнер уже привык к мысли о том, что русские будут контролировать каждый его шаг. Странно, что за ним не прислали машину из МГУ. Может быть, проверяли на вшивость? Появится ли Шрайнер, на которого угробили кучу денег, на семинаре?
А если нет – что тогда? Немедленная депортация из России? Снятие гранта и огромный штраф на десять тысяч рублей? Публичная порка на Красной Площади? Захоронение живьем в кремлевской стене?
Шрайнер ехал в метро, придумывал для себя карательные меры и веселился. Хихикал, бормотал себе что-то под нос. Он выглядел как белая ворона – сразу было видно, что иностранец. Но люди в вагоне не обращали на него внимания, они были заняты.
Станции метро изменились меньше всего: пышные барельефы сталинской эпохи сохранились, даже подверглись тщательной реставрации. А вот вагоны уже ничем не напоминали прежние. Все здесь стало современно и комфортно – кресла, приспосабливающиеся к форме тела, телевизионные экраны, вмонтированные там и сям. Никто не стоял, сидячих мест хватало на всех. Газеты и книжки, как в старые добрые времена, никто не читал. Все пассажиры пялились в безмолвные мониторы, слушали наушники коммуникаторов. Многие беззвучно шевелили губами, повторяя слова вслед за телеведущими.
Шрайнер поймал себя на мысли о том, что он чувствует себя здесь единственной одушевленной особью. Остальные были похожи на искусно изготовленные подделки под людей – то ли роботов, то ли манекенов. Окружающие лица не выражали никаких чувств. Может быть, в этом было виновато освещение вагона? Тускловатый ряд ламп на потолке, разноцветные блики отражений телеэкранов на безучастных масках- физиономиях.
Что приковывало их внимание? Шрайнер пробежал взглядом по экранам. Обычные передачи 'Телероса': утренние новости, советы по приготовлению разноцветных бутербродов, девчонки в купальниках, прыгающие в ритме аэробики. Показывали то же, что и всегда. Но, может быть,
Шрайнер вышел из метро в подпорченном настроении.
Волнение Шрайнера усиливалось с каждым шагом, пока он поднимался по широким ступеням Московского Государственного Университета. Господи… Светлейшие головы мира работали в этих стенах. Передовые теории, сложнейшие технологии… Как его примут здесь, что он скажет студентам? 'Профессор Шрайнер'… ну и сочетание. Его раскусят сразу же, определят опытным русским глазом, что никакой он не ученый. Над ним будут смеяться. А может быть даже заподозрят в шпионаже.
Сердце заколотилось совсем уж нещадно. Шрайнер остановился, оперся на тросточку, чтобы не упасть, полез дрожащими пальцами за таблетками во внутренний карман пиджака. Пот тек по его лицу.
Рихарду было всего сорок шесть лет, однако чувствовал он себя полной развалиной. Неправильно сросшаяся нога, проблемы с позвоночником, давление, скачущее как заяц под прицелом охотника, разболтанная нервная система. Конечно, можно было списать это на последствия ударов, нанесенных безжалостной жизнью – оправдаться перед собой за слабость души, за трусливое желание спрятаться от внешних раздражителей, за непреодолимую тягу утопить свои проблемы в алкоголе.
К чему оправдания? Рихард уже сделал первый шаг. Он приехал в Россию – единственную страну, где когда-то чувствовал себя по-настоящему живым. Он вернулся. И все остальные шаги предстояло сделать ему самому.
Но эта Россия была так не похожа на то, по чему он тосковал бессонными ночами. Рихард стремился обрести потерянное прошлое, но пока не получил ничего, кроме испуга перед непонятным настоящим.
– Вам плохо?
Мелодичный голосок прозвенел у самого уха, тонкие пальцы дотронулись до плеча Шрайнера. Он вздрогнул, едва не подавился таблеткой, с трудом продавил ее в пересохшее горло. Обернулся, теряя равновесие, и удержался-таки, хотя и расставил позорно нижние конечности, превратившись при помощи тросточки в более или менее устойчивый треножник.
– Нет… Ик! Нет, ничего, не волнуйтесь… Все сейчас пройдет. Это из-за жары…
В голубых глазах девушки, которая смотрела на Шрайнера, и даже придерживала его слегка за плечо, чтобы он не рухнул наземь, было сочувствие. Искреннее сочувствие, наверное. Боже, как он выглядит сейчас? Наверное, лет на шестьдесят. Седые всклокоченные волосы, мутные глаза, бледное лицо в каплях пота. Профессор Шрайнер прибыл собственной персоной в МГУ. Сейчас он расскажет студентам о преимуществах западного образа жизни.
На редкость милая девушка. Шрайнер не мог сказать, была ли она действительно красивой, поскольку все девушки моложе тридцати, тем более славянки, давно уже казались ему гениями чудной красоты. Особенно после того, как он женился на Герде – веснушчатой длинноносой немецкой кобылке, выше его ростом на полголовы. Герда относилась к грубоватому типу людей, коих можно назвать «полумужчина» – хриплый смех, пошловатые шутки, привычный цинизм газетного репортера. Шрайнеру нравилось это. Герда понимала его с полуслова – с ней не имело смысла притворяться кем-то другим. Но порой ему хотелось более мягкого и женственного – такого например, как эта русская девушка. Хотя… Девушка выглядела странно – как, впрочем, и вся нынешняя молодежь. Волосы, раскрашенные в оттенки зеленого и выстриженные лесенкой по последней моде. Фиолетовая спираль, нарисованная на лбу. Нос с небольшой горбинкой, бледно-розовые губы без следа помады. Клипсы-наушники, по три штуки с каждой стороны, торчащие как разноцветные пиявки. Да, наверное, она не красавица. И не такая уж она женственная и мягкая…
Она просто чудо – это девушка. Она замечательная. У нее огромные глаза и пушистые ресницы.
