— На какие деньги? — уже загоревшись надеждой, спросил оружейный мастер.
— Да много не возьмут. Деньгами поможем. А, брат Михайлов? — спросил Новиков. — Коли ты этого чудака с того света вытащил, теперь с ним и нянчись.
— Вот! — Михайлов брякнул на стол перстенек, которому не судьба была стать обручальным.
— Это что ж ты в карманах таскаешь? — удивился Новиков. — Алешка, ты не прелестницу ли завел? Гони ее в шею! Ахнуть не успеешь — под венцом окажешься!
Михайлов невольно усмехнулся — вот ведь как все наизнанку вывернулось.
— Новиков, сделай милость, сходи с Усовым к кузнецам, — попросил он. — Я-то в Кронштадт возвращаюсь. Список составьте, что пропало… бумагу вижу, где чернильница с пером? Вот. Усов, диктуй.
— Персидский булатный лук унесли, одна тетива осталась! — воскликнул Усов.
— А что, с виду можно понять, что эта железная палка — лук?
Усов задумался.
— Да нельзя, поди…
— Выходит, и это сокровище понесли к кузнецам, чтоб хоть за пятак продать. А умный кузнец как раз больше пятака за него и не даст.
— За персидский лук, который на восемьсот шагов бьет?!
— Врешь! Не бывает таких луков! — возмутился Михайлов. — Ни один пистолет даже так не бьет!
— Булатный — бьет! Теперь понимаешь, сударь, какая сила в булате? Вещицы булатные пропали — пишите, сударь… Лук. Кинжал бухарской работы, с накладными золотыми узорами! Саблю бухарскую с дивным звоном! Да что вы так глядите, судари мои, я из ума не выжил. Истинный булат долго звенит. Мы ее подвешивали, молоточком ударяли — четыре «отченаша» с небольшим звенела.
— А тульского дела сабля?
— И одного «отченаша» за глаза хватит.
— Ишь ты…
— А нашей работы, из наших хлебцев, — подсвечник, чернильница… Только и уцелело, что перстень.
— Что? — хором спросили Михайлов и Новиков.
— Перстень! Я хотел знать, как булат тонкую обработку примет. Мастера мне изготовили. Не бог весть что, да любопытно, глянь…
Белая ночь перевалила через середину, небо заметно посветлело, и Михайлов, стоя у окна, смог хорошо рассмотреть довольно крупный перстенек с печаткой, вся прелесть которого была в качестве металла — в тусклом узоре причудливых тонких линий.
— Что ж ты его не велел отполировать? — спросил моряк. — Сам знаешь, полированная сталь в большой моде, граненые шарики только что в кольца не вставляют.
— Кто ж полирует булат?! Он и должен быть тускловат, чтобы узор был виден. Ты посмотри на черкесские сабли — никакого блеска, а режут — сказывали, иная пуховую подушку на лету разрезает как бритвой. А шелка клочок — это запросто.
Михайлов непонятно для чего примерил перстень — он хорошо сел на безымянный палец левой руки.
— Вот тут ему и место, — вдруг сказал Усов. — Ты меня, дурака, от смерти спас, владей, сделай милость!
— Да на что мне?
— Владей! Коли ты меня чуть не с того света достал, то я тебе — вроде крестника.
— А ты, Михайлов, ему крестный! — обрадовался Новиков. — Носи, не обижай хорошего человека! У тебя целее будет!
Моряк посмотрел на свою руку, хмыкнул — что-то в этой затее с перстнем было правильное, необъяснимо точное.
— Спасибо, Усов, — сказал он. — Ну, и за чай спасибо, мне пора.
— Так ты ж еще новостей толком не рассказал! — возмутился Новиков. — Все кричат: война, война! А что, как?
— Когда мы пришли в Кронштадт, ни «Ярославец», ни «Гектор» еще не вернулись. Где и что они обнаружили — бог весть. Сказывали, флотом, что стоит у Карлскроны, командует генерал-адмирал, он же герцог Зюдерманландский, родной братец его шведского величества.
— А что он такое?
— Черт его знает. Ничем до сих пор себя не показал. Пока известно, что на его судах — шесть с половиной тысяч отборного войска. И пехоты на финском берегу до двадцати тысяч, и гребные суда ждут приказа.
— И при такой благодати государыня посылает Грейга в Архипелаг турку воевать?
— Когда мы вернулись, только и разговора было, что Чичагова вызывали к ней в Царское Село. А наш адмирал — человек прямой, так и доложил: коли все боеспособные суда, назначенные идти в Архипелаг, из Балтики уйдут, то для обороны он сможет выставить ровно пять вымпелов. А людей такая недостача, что впору инвалидов на борт брать. И Кронштадт оборонять некому — всех обученных канониров забрал Грейг. А если сдадим Кронштадт — дорога на Санкт-Петербург открыта.
— Как это все скверно… — тут Новиков обвел взглядом свой кабинет со всеми диковинками, и Михайлов понял смысл этого взгляда.
— Погоди, — сказал он, — погоди… Может, Грейга оставят.
— Коли что…
— Эх… — Михайлов хлопнул по плечу старого надежного товарища. — Ну, пойду. Буду тебе весточки с оказией слать. Прощай, Усов! Дай бог тебе отыскать твои железки. Да вперед не дури.
— Еще встретимся, — возразил оружейный мастер. — Я коли что решил — меня с пути не свернешь. Ты, Михайлов, мой второй крестный, так Бог велел. Домой возвращаться — стыд… Буду искать пропажи до последнего. А в Кронштадте мое ремесло тоже пригодится.
Михайлов улыбнулся ему и, чтобы не попадать в объятия, шагнул в сторону. Тут-то он и споткнулся.
— Что это у тебя тут? — спросил он, перескочив через странное препятствие. — Рука?! Чья рука?
— Да это Ероха, будь он неладен, — объяснил Новиков. — Часа за два перед тобой притащился, сперва водки просил, потом — пятака на водку, потом плакать принялся, потом со стула свалился и заснул.
— Хорош сокол, — заметил Усов.
Видимо, Ерохе уже пора было просыпаться, и он, лежа под столом, пребывал в полудреме, слушая разговор, но не делая из него никаких выводов. Удар туфельным носком по руке окончательно вернул его в действительность.
— Гони ты его в шею, — посоветовал Михайлов. — Коли собрать все те пятаки, которые он у тебя выклянчил, дом купить можно.
— Ан нет, — вдруг заговорил Ероха. — Не дом, а сарай… справный…
— Подсоби, Усов, — попросил Михайлов. — Сейчас мы этого ясна сокола на крыльцо вытащим, до калитки доведем и отправим в вольный полет.
— Как? — удивился оружейный мастер.
— Для того пинки под зад придуманы.
— Нет, — внятно возразил Ероха и приподнялся на локте. — Никаких пинков. Мне сословие не дозволяет.
— Пропил ты свое сословие. Ну, Новиков, давай хоть обнимемся на прощанье. И с тобой, крестничек! Смотри, больше не чуди. Найдутся твои пропажи.
Мужчины втроем обнялись.
— Ты на войну собрался? — спросил снизу, из-под стола, Ероха. — Я с тобой…
Ответа он не получил.
Михайлов вышел из кабинета, Усов пошел его проводить, Новиков — присмотреть за Усовым.
Ероха с некоторым трудом утвердился на четвереньках и, цепляясь за огромный новиковский стол,
