же спустился в свою каюту.
Там он надел новехонький белый мундир. Ибо матросы, готовясь к бою, переодеваются в чистое из какой-то особой морской гордости: стыд и срам — отправляться на тот свет в грязном и пропотевшем. А офицеры и вовсе должны блистать белизной.
Выйдя на дек, Михайлов направился к капитану, и вовремя. Хотя в баталиях он не бывал, но от беспокойства, а может, от сильно раздражающего его жара проснулось предвидение.
— Сейчас забьют аларм! — сказал он. И точно — пяти минут не прошло, как на кораблях ударили в барабаны.
Хомутов позвал его к себе. Хромая, Михайлов подошел к капитану и получил из его рук подзорную трубу.
— Полюбуйся…
Шведский флот был относительно русского под ветром и лежал левым галсом. Все корабли и фрегаты растянулись, как на маневрах, в правильную линию. Было на что посмотреть — хотя Михайлов, побывав в разведке, эти суда уже видел и оценил по достоинству. Михайлов стал считать черные точки на окоеме, а меж тем шведы приближались: семидесятипушечные «Эмгейтен», «Густав III» и «София Магдалена», шестидесятидвухпушечные «Ее Величество Шарлотта», «Ара», «Омхет», «Принц Карл», «Принц Фридерик Адольф», «Принц Густав Адольф». «Ретвизан», «Дигд», «Фадернесланд», «Форсигтигхет», шестидесятипушечные «Васа» и «Принц Густав», сорокапушечные фрегаты «Грип», «Камилла», «Фройя», «Минерва» и «Тетис».
— Как все не вовремя… — пробормотал Хомутов.
Михайлов его понял — русский флот мог похвалиться лишь правильным строем авангарда и передовой части кордебаталии, а дальше суда шли в беспорядке, как у кого выходило, а задние по случаю безветрия порядочно отстали.
Но он обвел взглядом то, что условно можно было назвать линией, из которой вырастет боевой порядок, ордер де баталии. И всюду он видел таких же, каков сам, людей в белых мундирах.
На «Ростиславе» подняли сигнальные флаги — приказ отставшим поторапливаться. Матросы спешно ставили все паруса. Грейгова эскадра медленно разворачивалась с юга на север в такую же четкую, как у шведов, боевую линию.
Маневры получились длительные — пока суда перемещались, наступило обеденное время. Следующий сигнал с флагмана был: «Командам обедать, но с поспешностью». И флагман первым принялся бить склянки — три троекратных удара означали полдень. Боцманы Угрюмов и Елманов засвистали в свои дудки.
— Пока сойдемся, и поужинать, поди, успеем, — сказал Хомутов. — Что, молодцы, водку пить будем? Я — так нет.
— И я — нет, — решил Михайлов. — И без нее тошно.
Ему принесли миску с густой овсяной кашей, сверху лежали два порядочных куска жирной свинины — еще не так далеко ушли от порта, чтобы закладывать в котел солонину. Он попробовал — и понял, что душа не принимает. Жар напрочь отбил аппетит.
Водочная порция была невелика — четырежды в неделю небольшая чарка, в месяц — примерно полтора штофа на моряцкую душу. Но сейчас и эту чарку матросы сочли излишней. Поев на свежем воздухе, стали поочередно спускаться в кубрик, менять рубахи на чистые. Для того, кто в авангарде, это необходимая процедура.
В третьем часу пополудни все шведские вымпелы уже можно было хорошо разглядеть. Неприятельский флот повернул «все вдруг» на правый галс и стал выстраивать линию на северо-запад. Теперь стало ясно, где быть бою — к западу от Гогланда, между островком Стеншхер и мелью Калбодегрунд.
С флагмана пришел следующий приказ авангарду: поворотить через фордевинд, спускаться на неприятеля. Выговорные пушки «Ростислава» повторили команду.
— Есть спускаться, — сам себе сказал Хомутов. — Угрюмов, командуй: обрасопить реи!
Боцман, который и без рупора имел зверскую глотку, поднес к губам жестяной раструб и рявкнул.
Несколько минут спустя реи обратились вдоль фрегата, передние паруса заполоскались с отданными шкотами, и бизань распахнулась, чтобы поймать ветер, которому надлежало поворотить «Мстиславца» боком.
Затем тот же сигнал с флагмана был повторен всему флоту.
— Что за нелепица? — воскликнул Михайлов. — Зачем это?
Три корабля, «Болеслав», «Мечеслав» и «Владислав», стали спускаться по первому сигналу и невольно присоединились к маленькой эскадре фон Дезина.
— А это зачем? — вопросом же ответил Хомутов. — Какого черта? Они спятили?
Мало того — три судна, словно не поняв сигнала, совершали вместо поворота через фордевинд поворот оверштаг. Это были «Иоанн Богослов», «Память Евстафия» и «Дерись». Ошибка означала, что они отстанут от прочих и останутся за линией. Объяснить ее было невозможно — да и желания ломать над ней голову не было.
Бой начинался с явным преимуществом шведов, которые ошибок пока не допустили.
Родька не любопытствовал насчет своих кораблей — он жадно глядел на вражеские. Ему казалось, что сближение идет чересчур медленно. Меж тем и крышки орудийных портов стали откидывать и рассыпать возле пушек светлый и мелкий речной песок — чтобы при нужде впитывал кровь и не давал поскользнуться.
Родька мечтал об абордаже. Он уже советовался с бывалыми матросами, как себя вести, и получил краткие указания: лишь привалим к неприятельскому борту, скачи через сетку, сбивай с ног встречного и поперечного, забивай люки, коли упорных, вяжи покорных. Сам Грейг не высказался бы лаконичнее.
Теперь следовало ставить «Мстиславца» на шпринг[12], чтобы не болтался, а четко занимал свое место в линии. Михайлов был отправлен на корму руководить заведением дополнительного конца, идущего к якорю, штатный заводился с носа. Родьку кликнул с собой — пока вся Грейгова эскадра поставит суда на шпринг, у него есть время поучиться сей процедуре.
Пока выбирали кормовой конец, пока его потом, перекликаясь с матросами на баке, стравливали, стараясь придать судну правильное и удобное для стрельбы положение, с «Ростислава» настойчиво подавали сигнал арьергарду, требуя от тройки заблудших занять назначенное место. Выговорные пушки этот приказ повторяли. Но ни «Иоанн Богослов», ни «Память Евстафия», ни «Дерись» парусов не прибавляли и повиноваться не спешили.
Меж тем шведский флот был уже на расстоянии пушечного выстрела.
Первым сблизился с неприятелем флагман Козлянинова, семидесятичетырехпушечный «Всеслав». При маневрах он оказался впереди и тут же этим воспользовался. Подойдя к противнику на два кабельтовых, он открыл огонь. Три корабля его эскадры также вступили в бой с передовыми судами шведов, подав пример четырем кораблям кордебаталии. Шведский строй был нарушен.
«Ростислав» подошел на то же расстояние, но бить по врагу не спешил.
Флагман Грейга был желанной целью — по нему палили из всех орудий, но он двигался вперед мощно, неотвратимо. Наконец Грейг отдал приказ — и вдоль борта понеслось подхваченное многими голосами:
— Обдуй фитиль! Пли!
Пушки взревели, дымно-огненные облака вылетели из портов. Но не ядра — картечь понеслась, не причиняя большого вреда судам, зато сметая с палуб матросов.
— Ну что же, Господи благослови! — крикнул Хомутов. — Вот и наш черед! Пали, молодцы!
Михайлов, едва не проваливаясь в небытие от жара и черного дыма, стоял на юте, передавая команды боцманам. Странные дела творились с рангоутом — шведские ядра не паруса рвали, а с загадочной меткостью портили стеньги и реи.
— Да они же парными ядрами лупят! — заорал, догадавшись, Елманов. — Сволочи, сукины дети! Мы, значит, их картечью за ушком чешем, а они нас — парными?!
«Мстиславец» бил по врагу ядрами, хотя и не скованными меж собой цепью, как шведские, но не нужно быть флотским ветераном, чтобы понять: «Ростислав» поливает врага картечью.