Уже несколько лет эскалаторы стоят.
— Наше развитие обратилось вспять, — утверждает Асда.
Я доказываю ей, что так могут рассуждать лишь те, кто не постиг великой целесообразности равновесного замкнутого общества. Между тем, истинная цель и подлинное благо — не стремиться бездумно вперед, а оставаться на некотором оптимальном уровне, не обязательно самом высоком.
— Почему бездумно? — возражает она. — Прогресс — продукт разума.
— То, что произошло на Геме, тоже продукт разума? — иронизирую я.
— Ты прав, — неожиданно соглашается Асда. — Прогресс не всегда бывает разумным. Но я говорю о совсем другом прогрессе!
— Как ты не понимаешь, — сержусь я, — что Лоор сумел преодолеть инерцию движения в загоризонтные дали прогресса!
— Все это пустые слова! — устало говорит она.
Ах, Асда, Асда! Еще в первые дни нашего знакомства она спросила меня:
— Ты Лоора любишь?
— Конечно, — ответил я. — Как и ты.
— Вот уж нет!
Поблизости никого не было, но я инстинктивно зажал ей рот ладонью и зашипел:
— Ты с ума сошла! Ведь за такое…
Твердо и спокойно она отвела мою руку в сторону.
— Я знаю, с кем говорю.
— А я не желаю это слушать!
— Ну что ж, донеси на меня в охрану верности.
Я задохнулся от обиды.
— Если бы на твоем месте…
— То донес бы?
— Нет, отколотил!
— И на том спасибо, — рассмеялась Асда.
Обо всем у нее свое собственное, парадоксальное суждение, зато в теории лооризма я намного сильнее. Помню множество цитат и, естественно, опираюсь на них во время наших споров. Но она лишь морщится:
— У тебя что, своих мозгов нет?
Я доказываю, что цитаты это не просто выжимки из речей Лоора, а квинтэссенция его мудрости, распространяемая на нас. Можно, конечно, обойтись и своими мозгами, — здесь я выдерживаю язвительную паузу, — но зачем же делать лишнюю работу, зря напрягать мозг, если все уже продумано и заключено в чеканные формулировки?
— Ты сам не веришь в то, что говоришь, — парирует Асда.
И поразительно: мои доводы, только что представлявшиеся мне убедительными, блекнут, начинают казаться наивными. Но ведь так же, как я, рассуждает большинство. А большинство всегда право, таковы азы демократии.
Я говорю об этом Асде. Она же заливается смехом, просто захлебывается им до того, что ее чудесные сиреневые глаза наливаются слезами.
— Кто сказал такую чушь, твой Лоор?
Я выхожу из себя, чувствуя бессилие перед ее упрямством. Хочется бросить в смеющееся лицо Асды что-нибудь обидное, даже оскорбительное.
— Когда ты кривляешься, то становишься страшно некрасивой, просто уродкой!
Она сразу перестает смеяться. На глазах по-прежнему слезы, но уже совсем другие — слезы боли и отчаяния.
Мне становится нестерпимо стыдно.
— Прости, я пошутил, — говорю с раскаянием. — Ты самая красивая девушка Космополиса, а я подлец и дурак!
— Не дурак. Но живешь по принципу: «как все, так и я». У тебя стадный инстинкт. И еще… ты слишком бережешь свою психику. Ведь куда спокойнее закрывать глаза на ложь, несправедливость, лицемерие, чем бороться с ними!
— Как тебе позволили родиться? — поражаюсь я.
— Ты все еще веришь в эту чепуху с генными спектрами? угадывает мою мысль Асда. — Подумай сам, после катастрофы на Базу переправили жалкие крохи богатств Гемы, да и то, если бы не Кей с Корлисом…
Я снова начинаю горячиться.
— Не смей произносить имена врагов!
— Они не враги. Как раз наоборот. Но дело не в них. Ну скажи, откуда Лоор мог взять исходную информацию, чтобы получить генные спектры наших родителей? Ведь нужно проследить наследственную цепь за много поколений!
— Этим занимается вовсе не Лоор, а Тис.
— Приспешник Лоора, который мечтает оказаться на его месте, самому стать «отцом и учителем»? И что же, он завел генеалогические досье на всех космополитян? Чушь!
По привычке я перебираю в памяти цитаты из речей Лоора, но, как нарочно, не нахожу подходящей. А не найдя, мучительно думаю: как же все-таки отбирают будущих родителей, если генетические коды утрачены? Неужели Асда права?! Может быть, те критерии, по которым производят отбор, вообще не имеют отношения к генам?
— Ты совсем меня запутала, — говорю ей мрачно.
— Нет, это ты сам себя запутал, — не соглашается она. — Но, похоже, начинаешь понемногу распутывать.
— Не сдобровать тебе, любимая моя… — вырываются у меня тревожные слова. — Ведь в любой момент…
— А что я сказала? — лукавит Асда. — Что ты себя запутал? Разве в моих словах кто-то углядит крамолу?
Я часто недоумеваю, откуда у нее этот искаженный взгляд на действительность, упрямое, вызывающее инакомыслие. Боязнь за нее не отпускает меня. Считаю часы и минуты до каждой новой встречи, а она пролетает как мгновение. И мы еще укорачиваем его спорами!
Даю себе зарок избегать их, но всякий раз нарушаю.
У нас бесклассовое общество, в котором все равны. Асда смеется, когда я об этом упоминаю. А иногда сердится.
— О каком равенстве между тобой и Реутом можно говорить?
Я отвечаю с достоинством:
— Реут пользуется привилегиями потому, что он функционер. Но разве это свидетельствует о нашем неравенстве? Если бы я был функционером или администратором, то такие же привилегии были бы у меня.
— Так что же не становишься? — издевательски спрашивает Асда.
— А кто будет синтезировать пищу? Разве это не важное дело?
— Важное, — подтверждает Асда. — Но почему же тогда ты не имеешь привилегий, и почему администратором может стать лишь член лиги?
Она обрушивает на меня рой вопросов. Тех самых, над которыми втайне думаю и я, не находя ответа.
— Каждый из нас, достигнув совершеннолетия, может вступить в лигу, — неуверенно сопротивляюсь я.
— Почему же тогда в лиге лишь десятая часть взрослого населения?
— Ну… это наш авангард…
— Добавь еще: ум, честь и совесть. И все же, разве девять десятых принадлежат к другой, низшей касте? Они что, глупее, ленивее?
