Практически в каждом десятилетии появляется свой «процесс века». В 80-х годах это было дело Лиззи Борден. В 20-х — «обезьяний процесс» Скопса, дело о преподавании теории эволюции. В 30-х годах — дело Линдберга о похищении ребенка. В 40-х — Нюрнбергский процесс над военными преступниками, в 50-х — суд над похитителем атомной бомбы Розенбергом. 60-е годы принесли нам процесс «семерых из Чикаго», 70-е — семьи Мэнсона. Тот факт, что каждое из этих судебных разбирательств в свое время и в своей стране причислялось к категории «процессов века» (вспомните альтернативные дела — Дрейфуса, Сакко и Ванцетти, Эйхманна, Банди), свидетельствует о двух вещах. Во-первых, конечно, о внимании к преступлению СМИ. Во-вторых, думаю, он имеет отношение к нашему общему стремлению выявить зло и злодеяния, или, в случае политически ориентированных процессов, таких, как дела Скопса, «семерых из Чикаго», Сакко и Ванцетти или же Розенберга, — восприятие истины другими людьми.
«Процессом века» 90-х годов (по крайней мере, пока) по праву стал суд над О. Дж. Симпсоном в Лос-Анджелесе. Вероятно, ни один другой процесс в истории не изучался в таких мельчайших подробностях и не признавался таким тривиальным. И, по мнению многих людей, при этом упустили не только истину, но и справедливость. При огромном количестве денег и других средств, вовлеченных в этот процесс, истина стала товаром, который можно покупать и продавать, манипулировать им на рынке общественного мнения, а логика сделалась средством поддержания уже сложившихся убеждений.
Миллионы, если не миллиарды, слов уже были высказаны об этом деле, и в буквальном смысле слова каждый известный человек в мире составил о нем собственное мнение. Но, подобно тестам Роршаха, эти мнения чаще всего говорили о том, кто их высказывал, а не о самом деле. Как бы вы ни судили о вердикте присяжных по уголовному процессу, меня не убедить в том, что им хватило нескольких часов, чтобы серьезно и сознательно изучить показания, собранные за несколько месяцев, и огромное количество сложных доказательств. Их устные и письменные замечания после вынесения приговора свидетельствуют, что большинство присяжных так и не поняли, о чем идет речь.
В мои намерения не входит осуждать стиль ведения процесса, работу юристов или судьи Ланса Айто. Об этом уже не раз упоминалось, и, если у вас сложилось собственное мнение, я вряд ли сумею изменить его. Не будем подробно рассматривать и вещественные доказательства, которые сами по себе способны изменить исход процесса. Мы затронем только процесс в контексте поведения преступника и посмотрим, что можно узнать об убийцах с этой точки зрения. Я хочу предпринять то, что так и не было осуществлено, несмотря на время и деньги, вложенные в это дело, а именно исследовать двойное убийство, случившееся на Саут-Банди-драйв вечером 12 июня 1994 года, с точки зрения поведения преступника и объяснить, что говорят нам факты и свидетельства с места преступления об убийце с точки зрения его поведения. Другими словами, забудьте об известности О. Дж. Симпсона, забудьте о «процессе века», о созданной им расовой поляризации и попробуйте ответить на вопрос: что могли бы мы предпринять, если бы полицейское управление Лос-Анджелеса обратилось в наш отдел в Квонтико за консультацией по расследованию этого конкретного убийства? Ведь если отбросить всю сенсационность и мнимые претензии, убийства Николь Браун Симпсон и Рональда Голдмена почти ничем не отличаются от многих других дел, расследованных нами за долгие годы.
Позвольте напомнить, что наш отдел не занимается собственно расследованием преступлений или сообщением имен и адресов НС. Все, что мы способны сделать на этом этапе следствия, — помочь определить, к какому типу относится подозреваемый, на котором следует сосредоточиться полиции. Если подозреваемые уже имеются, мы помогаем сократить их список и сопоставить их с выбранным нами типом. А если полиция еще ищет НС, мы часто помогаем им направить этот поиск по нужному руслу.
Чтобы предоставить такую консультацию, нам приходится строить догадки и основываться на предположениях, пользуясь фактами, которые не сразу становятся достояниями публики. Поэтому вы должны помнить, что у меня была возможность прийти к собственным объективным заключениям задолго до того, как меня начали осаждать подробностями СМИ. Но существует множество поводов для подобных гипотез. В качестве контрольных упражнений сотрудники нашего отдела часто расследовали противоречивые случаи, в том числе дело «бостонского душителя» и доктора Сэма Шеппарда, остеопата из Кливленда, обвиненного в убийстве жены в 1954 году. Он был признан виновным, а впоследствии оправдан, и умер прежде, чем завершились споры. В октябре 1988 года я принимал участие в международном телевизионном профилировании личности Джека Потрошителя и пришел к некоторым любопытным и неожиданным результатам, которые мы описали в «Охотнике за сознанием». Недавно меня пригласили проанализировать дело Лиззи Борден, одно из самых запутанных в американской истории.
Когда в июне 1994 года произошли убийства на Саут-Банди, я еще возглавлял вспомогательный следственный отдел ФБР, в котором работали лучшие аналитики профиля и криминальные аналитики мира — Ларри Энкром, Грег Купер, Стив Эттер, Билл Хэгмайер, Рой Хейзлвуд, Стив Мардиджан, Грегг Мак-Крэри, Джена Монро, Джуд Рей, Том Солп, Пит Смерик, Клинт Ван Зандт и Джим Райт. Хочу подчеркнуть, что в этом деле мы не консультировали следователей и к нам не обращались за помощью. Но, если бы к нам обратились, думаю, помощь была бы оказана. Это был бы типичный и наглядный пример консультации и анализа. Нам бы позвонил кто-нибудь из сотрудников полицейского управления Лос-Анджелеса, которому было поручено это дело. Вероятно, этот детектив уже успел бы побеседовать с координатором группы анализа профиля личности в периферийном отделении ФБР в Лос-Анджелесе. Назовем его детектив Кеннет Скотт, чтобы не упоминать имена лиц, реально участвовавших в этом деле.
К этому моменту Скотт и его команда наверняка собрали бы пробы крови и другие вещественные доказательства без ведома нашего отдела. Скотт не собирался сообщать мне об этом, а я не хотел выспрашивать его — за исключением случаев, когда улики напрямую связаны с поведением. В конце концов, закончив анализ, мы вместе перешли бы к уликам, чтобы определить, соответствуют ли они нашему профилю. Если они соответствуют, значит, мы помогли детективу сузить масштабы следствия и с большей уверенностью сосредоточиться на подозреваемом конкретного типа. В противном случае это указывало бы на серьезные недостатки в расследовании.
Скотт начал:
— В Брентвуде произошло двойное убийство — в районе, где живут в основном представители верхушки среднего класса, неподалеку от кампуса Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. За несколько кварталов к северу оттуда, по другую сторону бульвара Сансет, начинается район, заселенный исключительно представителями высшего класса: можно сказать, что люди, живущие к югу от бульвара Сансет, мечтают перебраться на его северную сторону. Жертвы — двадцатипятилетний белый мужчина и тридцатипятилетняя белая женщина. Оба умерли от ран, нанесенных холодным оружием. Каждую жертву несколько раз ударили ножом возле дома убитой женщины.
— Случались ли в том районе в последнее время подобные преступления? — спросил я.
— Нет, никаких, — ответил Скотт.
— А как насчет краж со взломом и проявлений вуайеризма?
— Не наблюдалось.
Тогда я попросил бы у него отчет полицейского, осматривавшего место убийства, и карту района с отмеченными на ней местами, имеющими отношение к убийству. Кроме того, я должен был бы осмотреть место преступления, фотографии, сделанные во время вскрытия, протоколы вскрытия и отчет судебного медика, если он уже готов, а потом получить сведения, необходимые для виктимологии — кем были двое убитых? Мне не нужен был список подозреваемых (если таковой имелся) или любые теории о том, кто мог быть убийцей. Я не хотел, чтобы на меня оказывало влияние уже принятое следователем решение или версии, разработанные его командой.
Если дело относилось к категории «рискованных» — из тех, в которых НС выглядит активным и может в любой момент напасть на новую жертву, — я мог бы даже вылететь в Лос-Анджелес, чтобы оказать помощь и провести анализ на месте. Но после убийства проявлений такого же МО не было замечено, и потому, пока ситуация не изменилась, я продолжал бы заниматься анализом в Квонтико, чтобы не отстраняться от своих административных обязанностей и сотни дел, над которыми работал наш отдел.
Материалы дела Браун — Голдмена прибыли бы ночной почтой, и все утро я изучал бы их, пытаясь поставить себя на место обеих жертв и преступника, стараясь понять подтекст случившегося. Основной вопрос, который я задавал бы себе, звучал бы так: почему именно эти люди стали жертвами насильственного преступления? Прежде чем мы ответим на вопрос «кто?», мы должны знать ответ на вопрос «почему?». В попытке найти ответы на этот вопрос я спрашивал себя, есть ли связь между двумя
