рассвета часы, так что она, наконец, опустилась на узенький диванчик, обитый красным бархатом, и, взглянув на часы, увидела, что всего лишь начало третьего. Как ей было скоротать эти три долгих, томительных холодных часа?
С постели раздался голос:
–?Ты не ложишься?
–?Я надеялась, что ты заснул, голубчик.
–?И не думал. Лучше ложись, а то и сама разболеешься.
–?Тебе все-таки не так уж и плохо, мой милый, не правда ли?
–?Не знаю, что ты называешь «плохо». В жизни не чувствовал такого удушья!
И все же, слушая слова мужа, почтенная дама была почти уверена, что бывали случаи еще большего удушья. Если ее любезный супруг мог морочить ей голову при таких обстоятельствах, тогда… тогда уж лучше бы ей совсем обойтись без любезного супруга. Но она все же забралась в постель и легла рядом с ним, не говоря ни слова.
Разумеется, Мэри в конце концов заснула, но сон ее не был сном праведницы. Каждый раз, когда били часы, она вскакивала в испуге: не опоздала ли? Хотя ночь была короткой, миссис Браун она показалась длинной до бесконечности. Расхворавшийся муж спал как дитя. По его дыханию опытная и заботливая супруга определила, что он действительно не так здоров, как ей того хотелось бы, но все-таки пребывает в безмятежном покое. Когда она вскакивала — что случалось с ней часто, — он ни разу даже не шевельнулся. Накануне миссис Браун неоднократно отдала прислуге распоряжения, чтобы их разбудили в пять часов. Человек в конторе даже рассердился, в четвертый раз уверяя миссис Браун, что месье и мадам непременно разбудят вовремя. Но она все-таки никому не поверила: часы не пробили еще и половины пятого, как она уже засуетилась по комнате.
В глубине души почтенная дама питала к мужу большую нежность. Теперь, чтобы ему было хоть чуть-чуть теплее одеваться, она собрала горкой остатки полуистлевших поленьев и попыталась развести небольшой огонек. Потом вынула из мешка спиртовку, немного шоколада и приготовила теплое питье, которое хотела дать ему тотчас по пробуждении. Для его удобства она готова была сделать решительно все. Лишь бы он поехал!
Потом она стала размышлять о незнакомце. Что-то он теперь поделывает? Она охотно поухаживала бы и за ним, но, увы, это было невозможно. Он, вероятно, уже пробудился от своего тревожного сна. Но, боже, как пробудился?! В какое время ночи жгучая боль заставила его вскочить? В пылком воображении миссис Браун возникла ясная картина всего происшедшего — ясная, хотя свершилось все в темноте. Как он, должно быть, возился и метался под одеялом, как вскидывались его мощные колени, прежде чем могучий бог сна отпустил его из-под своей власти и позволил вернуться к полному сознанию, как пальцы его непроизвольно теребили разгоряченное горло, всюду размазывая злосчастную припарку. Затем, когда он сел на постели, уже совсем проснувшись (все это она отчетливо видела своим мысленным взором), чувствуя, что на него неизвестно откуда будто снизошел адский огонь, какое отчаяние и гнев он испытал! О, теперь она понимала, теперь она сознавала, что должна была разбудить несчастного, несмотря на все неудобства, которые это принесло бы ей самой. Как он мог поступить, оказавшись в таком положении, или, вернее, как он поступил? Многое из этого она отчетливо представляла: как незнакомец бешено вскочил с постели и, одной рукой все еще держась за горло, другой поспешно схватился за спички, как он зажег свет и бросился к зеркалу. О, какое зрелище ожидало его там! Миссис Браун видела все это в мельчайших подробностях, вплоть до самого крохотного горчичного пятна.
Но она не способна была увидеть, догадаться, как мог поступить человек в таком положении, по крайней мере этот человек. Если бы это был ее муж, он рассказал бы о происшествии жене, и они перетерпели бы все вместе. Есть несчастья, которые огласка только увеличивает, делая несчастных предметом насмешек. Но миссис Браун помнила черты незнакомца, мелькнувшие перед ней в ту минуту, когда она опустила его бороду, и ей казалось, что в них чувствовалась и свирепость, и непоколебимое сознание значимости своей персоны. Обладатель таких качеств не мог смолчать при подобных обстоятельствах. Он поднимет шум, взбесится и созовет весь Париж в свидетели своего мщения!
Однако пока гнев пострадавшего еще не настиг миссис Браун, а времени между тем было уже без четверти пять. Через три четверти часа Брауны должны были сидеть в заказанном ими дилижансе, а спустя еще полчаса — мчаться в Томпсон-холл. Тут она позволила себе помечтать о предстоявших радостях, столь сладостных! Лишь бы они действительно состоялись! Наступивший день был уже 24 декабря, и вечером этого самого дня она должна была сидеть в окружении всех своих дядей и кузенов, любовно держа за руку нового зятя. О, какая перемена! После бесовского стана — рай! Прямо из этой мерзкой комнаты, из этого отвратительного дома, где столь многого следовало опасаться, — в домашнее рождественское благоденствие родного гнезда Томпсонов!
Нет, она решила, что ни в коем случае не уступит мужу без самого отчаянного сопротивления.
–?Уже без четверти пять, — сказала она, решительно опуская руку на его плечо. — Я сварю тебе чашку шоколада, мой друг, чтобы тебе легче было встать.
–?Я думал об этом, — произнес он, потирая глаза. — Будет гораздо лучше, если мы поедем вечерним поездом. К Рождеству мы в любом случае успеем.
–?Нет, это будет отвратительно, — проговорила она категорично. — Послушай, Чарльз, после стольких хлопот не дай мне обмануться в моих надеждах!
–?Это будет такое мучение!
–?Подумай, через что я прошла ради тебя! Что только я для тебя ни сделала! Через двенадцать часов мы будем уже на месте, среди родных. Будь же стоиком, Чарльз! Отказаться ехать было бы просто недостойно мужчины.
Он снова откинулся на подушки и попытался натянуть на себя одеяло.
–?Нет, Чарльз, нет, — продолжала решительно супруга, — я этого не допущу. Пей шоколад и вставай. Нельзя терять ни минуты.
Она положила мужу руку на плечо, и тот ясно понял, что дольше нежиться в постели ему не суждено.
Сердитый, ворчливый, беспрерывно кашляющий и повторяющий, что в таких обстоятельствах просто невозможно жить, он наконец поднялся и оделся. Когда Мэри убедилась, что супруг ее слушается, то стала с ним нежна, как и прежде, и, конечно, приняла на себя бо`льшую часть вызванных сложившимися обстоятельствами хлопот. Задолго до назначенного часа она была уже готова и позвала швейцара, чтобы отнести вниз багаж. Когда тот вошел, женщина с удовольствием отметила, что это не тот слуга, который попался ей во время полуночных странствий. Он взвалил на плечо сундук и сообщил, что кофе и хлеб с маслом ожидают постояльцев в маленькой столовой внизу.
–?А ты зачем-то варила эту бурду, — проворчал неблагодарный муж, тем не менее осушивший предложенную ему чашку горячего шоколада.
Супружеская чета последовала за своим багажом вниз, но по дороге миссис Браун на каждом шагу оглядывалась. Она боялась встретить ночного швейцара, боялась, что важный гостиничный служащий подойдет к ней и задаст какой-нибудь ужасный вопрос, но из всех ее страхов сильнейшим был страх появления того человека, которого она видела ночью.
Проходя мимо двери большой столовой, мистер Браун заглянул туда.
–?Боже мой, да вон она, до сих пор там стоит! — воскликнул он.
–?Кто? — спросила миссис Браун, вздрогнув всем телом.
–?Банка с горчицей!
–?Они поставили ее уже после! — решительно и даже с некоторым отчаянием воскликнула она. — Да теперь уже все равно. Дилижанс подан. Едем.
И она буквально потащила мужа за рукав. Но в эту минуту за их спинами отворилась дверь, и миссис Браун услышала, как ее окликают по имени. Это был ночной швейцар с носовым платком в руке. Но о дальнейших событиях того утра будет рассказано в следующей главе.
IV
