собачьим, моя жизнь. Это сон, причем кошмарный, из которого я никак не могу вырваться».
— Тебе, я смотрю, понравилось с ним лизаться, — недовольно пробурчал Жан, когда машина выехала на асфальтированное шоссе.
— Перестань молоть чушь. Мне это доставило ровно столько же удовольствия, сколько бы тебе целовать орангутанга.
— Так я тебе и поверил.
Приоткрыв окно, он смачно сплюнул.
— Это твои проблемы.
В машине воцарилась тишина, которую нарушал лишь монотонный звук работающего мотора.
— Что он тебе сказал? — первым не выдержал Жан.
— Что ничего не помнит, — ответила она, выпуская клуб табачного дыма в приоткрытую форточку.
— И ты ему веришь?
— Нет, конечно.
Глава 6
— Распишитесь вот здесь, пожалуйста, — фельдфебель положил на стойку окошка журнал.
— Там в двух местах надо, — добавил он, когда Карл собирался вернуть его обратно.
— Такое чувство, что вы мне танк на прокат даете.
— К сожалению, правила для всех одинаковы. Не я их выдумал, и им подчиняется даже рейхсмаршал авиации Генрих Геринг.
Последние слова были явно адресованы в «огород» Карла. Он ровным счетом ничего не значил для этого фельдфебеля, и тот всеми возможными способами, не запрещенными уставом, пытался это показать. По-видимому, в душе ко всей молодежи он относился одинаково — как к несмышленым выскочкам. Это отчетливо читалось в холодном взгляде, которым он сейчас колюче взирал на Карла через линзы очков.
— Ваш пистолет, — вместо журнала на стойке появился Люгер, две пустые обоймы и две планки с патронами.
Не надо было обладать большим «военным» опытом, чтобы заметить то ужасное состояние, в коем находился пистолет. Особо плачевно выглядела рукоятка и верхняя часть затворной рамы. На ней был такой слой копоти вперемешку с машинным маслом, будто бы его только недавно вытащили из костра, где он, не понятно зачем, находился.
— Вы бы его хоть протерли, — пробурчал Карл, пытаясь достать из кармана чистый носовой платок.
— Содержание личного оружия в постоянной боевой готовности — есть обязанность каждого военнослужащего, — процитировал фельдфебель строку из общевойскового устава. — И если оно в таком состоянии, что за него противно браться, то в этом виноваты только вы, — выпалил он из своего окошка, при этом вытирая руки большим куском ветоши.
— Оставьте свои проповеди для подчиненных. Не я вам его сдавал, и если он в таком виде, то на то есть причины.
— Только благодаря этому я его и принял. И вообще… — фельдфебель что-то еще хотел добавить, но вовремя остановился. За свои полвека он хоть и научился сдерживать эмоции, тем не менее, давалось это ему с большим трудом. — У меня, между прочим, полторы тысячи единиц под ответственностью. И если за каждым еще и чистить…
Почти готовый сорваться, Карл отошел в сторону, так и не дослушав, что этот «вояка» думает о нем и ему подобных. — «Да, мне еще долго придется вживаться в „роль“. Я ведь даже фельдфебеля не могу на место поставить. И почему мне так постоянно везет?» — За время, проведенное здесь, у него сложилось впечатление, что первая половина сослуживцев его открыто и искренне ненавидела, а вторая делала это не менее искренне, но втайне от всех. Что ни день, то или скандал или какая-нибудь новость, которая по своему содержанию хуже всякого скандала. — «Не удивительно, что он отсюда слинял. Удивительно другое. Почему я должен за него отдуваться?»
— Черт, — выругался Карл, защемив затвором кусок кожи между большим и указательным пальцами.
— «И как меня только угораздило? Делал же все, как на плакате. А что же будет, если мне, не дай бог, придется стрелять?»
На пораненном месте быстро образовалась гематома в виде бесформенного алого пятна, которая через какое-то время приобрела бурый цвет.
— Вам ветошь дать? — из окошка участливо созерцал фельдфебель. Он уже давно вытер руки и теперь протягивал Карлу кусок грязной, замасленной тряпки.
— Засуньте ее себе знаете куда? — остановившись на полуслове, он попытался найти более приличное место, где бы, по его мнению, тот должен хранить эту самую тряпку. — В ухо, например.
Запихнув пистолет в кобуру, испачкав тем самым и ее, Карл быстро вышел на улицу, где возле автобуса столпилась группа офицеров, ожидавших отправки в город. Стоя на крыльце, он попытался отыскать кого-то знакомого, и тут же на глаза попалась высокая фигура Рихарда. Тот чуть в стороне ото всех о чем-то беседовал с Губером.
— Чего так долго?
— Да так…
— У тебя все нормально?
— Откуда у этого самодовольного осла столько гонора? — не вытерпев, выпалил Карл.
— Ты это про Хандорфа?
— Я не знаю, как этого олуха зовут.
Рихард довольно заулыбался.
— Это наша местная достопримечательность. Кавалер всех степеней «Железного креста», а также «Рыцарского креста с дубовыми листьями». Последнюю награду ему сам Гудериан в госпитале вручал.
— Так чего же он на складе отсиживается? С такой биографией ему самое место на фронте… — «А лучше на восточном, чтоб его там поскорее грохнули», — последние слова по известным соображениям он добавил про себя.
— Сидит он только потому, что свое уже отбегал.
— В смысле?
— В прямом. Его последнее пребывание в госпитале было связано с ампутацией конечностей, да ты лучше сам полюбуйся.
Генрих указал в сторону крыльца, на которое выехал фельдфебель в инвалидном кресле. Остановившись у края ступеней, он вытащил тот самый кусок замасленной тряпки, принявшись тщательно дотирать руки. Его нынешний вид совершенно не стыковался с образом человека, которого Карл видел накануне. Особо сильно взгляд притягивали увечья. Правая нога была ампутирована по колено, а левая почти по бедро. Хандорф заметил пристальное внимание Карла, и ему пришлось отвернуться.
— Такое чувство, что его поезд переехал, и почему его не комиссуют?
— Не поезд, а танк. А не комиссуют его, потому что он наша святыня, как полковое знамя. К тому же без него было бы очень скучно, одни доклады оберсту чего стоят. Кстати, тебе наверняка это в скором
