очередной приступ головокружения.
Ладно, хрен с ним со штатным местом в «КомБезе» — но с данной темы я соскакиваю.
Глава 7
Здесь был кабинетик, тоже душный (хотя и не как камера, конечно), ничем, кроме табачной вони, не отличающийся от аналогичного в районном собесе. И сажали Кирилла на самый обычный, не вмурованный в пол стул со спинкой — но все так же боком к столу. Давешний щекастый опер (к нему обращались «Игорь») сейчас горбился за этим столом, давя его крышку похожими на окорока локтями. За соседним, перпендикулярным, развалился следователь Шалагин.
Никаких его прав перед началом допроса никто Кириллу, естественно, опять не разъяснил — хотя он и сам помнил, пусть смутно, что менты обязаны были это сделать еще в первый раз; да и хмурый сокамерник Миша успел его слегка просветить.
— Я хотел бы все-таки знать, в каком статусе нахожусь, — сказал Кирилл по возможности нейтрально, но не без требовательности.
— В каком статусе… — повторил щекастый Игорь со знакомым угрюмым раздражением. — Задержанный.
— В чем обвиняюсь? И почему этого не было указано в протоколе задержания?
Опер с Шалагиным переглянулись.
— Грамотный… — с нехорошим выражением констатировал мент. Потом подался вперед, еще сильнее наваливаясь на стол, уставился на Кирилла тусклыми своими, по-прежнему лишенными выражения глазками и объявил: — Че мне в протоколах писать, я сам знаю. А ты их все подпишешь… Что, хочешь сказать, нет? Возразить мне хочешь?
— И все-таки, по какому обвинению я задержан?
— По подозрению в совершении преступления, предусмотренного статьей сто пятой, частью второй Уголовного кодекса, — как-то скучливо, с ленцой, сформулировал следователь. — Убийство с особой жестокостью, сопряженное с вымогательством… Ну, и сопротивление при задержании, — в тоне его скользнула издевка. — Оскорблял, избил сотрудников при исполнении. Статья триста восемнадцать, триста девятнадцать УК.
Сопротивление и оскорбление заключалось в том, что корчащийся в грязной траве Кирилл ухал и шипел сквозь зубы, пока его пинали ногами трое превосходящих габаритами хряков. Подозрение в убийстве с особой жестокостью (сопряженном с вымогательством), было логично и обосновано ровно настолько же — Кирилл, естественно, решил, что следак его просто пугает. Правда, с какой целью, он по-прежнему не понимал.
— Ты не волнуйся, сидеть будешь, — почти весело заверил Шалагин. — А где, с кем, сколько и все такое — это уже от тебя зависит. От того, готов ты со следствием сотрудничать или будешь умного включать.
В день Юркиного возвращения из Питера они забились с Кириллом в «Билингве», где Хома встречался с какой-то коллегой-фотографиней. Народу в здании в Кривоколенном оказалось полно, на втором этаже свободных столиков не было — хорошо, Юрис один держал. Выяснилось, что дело в романной презентации, имевшей место в книжном зале; явно она интересовала и телевизионщиков с камерой, замеченных внизу Кириллом. Тем более авторша презентуемого романа была не последним ньюсмейкером, пламенной оппозиционеркой, скандальной журналисткой, чьи расследования отличались обилием жутенькой фактуры, откровенной глумливостью по отношению к властной вертикали и торопливой поерзывающей радостью, с какой на обозрение публики выволакивается обычно не коррупционная схема, а тайная перверсия поп-звезды. Гранд-дама радикального отечественного либерализма не просто не стеснялась называть вещи своими именами — а делала это с острейшим удовольствием, и сложно было сказать, что доставляет ей больший кайф: животная глубина чиновного цинизма, корявый примитивизм гэбэшных разводок или собственная презрительная прямота, безграничная информированность и беспощадное остроумие. Не было даже понятно: действительно ли сладострастно описываемая гнусная российская реальность ей так не нравится — по крайней мере, не было сомнений в том, что сама себе на фоне этой гнусности дама нравится чрезвычайно. Власть имущие беспредельщики огребали от нее сполна, но и какая-нибудь бывшая жена такого госбандюка, засунутая им, чтоб права не качала, в дурку и заколотая там галоперидолом, именовалась в газетном расследовании не иначе как «курицей»; зато крамольные материалы изобиловали небрежными упоминаниями о том, что вот эту вот историю их авторше рассказал в частной беседе один у-о-оч-чень крутой олигарх, а очередная бездарная наружка привлекла ее внимание тем, что в у-о-оч-чень дорогом ресторане «Иль Мулино» в рублевской Жуковке упорно пялившемуся на расследовательницу посетителю, судя, хи-хи, по брендам его одежки, делать было ну совершенно нечего…
Юрка сидел у окна, за которым светились фонари переулков.
— Эсэмэс мой не получил, что ли? — осведомился.
— Я ж говорил, у меня накрылась мобила.
— А, забыл. Я думал перезабиться где-нибудь, где не такая толпа…
— Это у тебя что?
— Коктейль местный, — хмыкнул Хома. — «Самурайский чай» называется. Сам чего будешь?
— Я-то?.. — Кирилл делано задумался, после чего продемонстрировал Юрису, приоткрыв молнию на кармане полара, бордовую пробку пластиковой фляжки «Джеймесона», подаренной кем-то внезапно завязавшему Игнату и отданной тем Кириллу во избежание соблазна. Но для начала, легитимности и стакана ради, он заказал водку. Не спеша, слушая питерские байки, выцедил сто грамм и уже свинтил под столом пробку, как вдруг услышал свое имя. Поднял голову. У их столика стояла, чуть улыбаясь, Женя Уфимцева:
— Привет, Кира.
— Здорово, Жека, — сумрачно отозвался он, по-прежнему горбясь.
— Я смотрю, вроде ты… — она обернулась, махнула, прощаясь, рукой кому-то в другом конце зала. — На презентации был?
Кирилл промямлил, что они тут так, без повода, представил Женю с Юркой друг другу. Хома, «Премию Дарвина», как обнаружилось, слышавший, оживился.
— Присядешь? — из чистой вежливости предложил Кирилл, ощущая наплыв знакомой малопонятной досады. Женя, к его удивлению, согласилась. Кирилл со вздохом завинтил под столом пробку и незаметно вернул фляжку в карман. Юрка нашел за соседним столиком свободный стул.
Обменялись мнениями относительно героини вечера. Кирилл высказался в том смысле, что книжек в последнее время вообще не читает.
— Так правда, значит, что писатели из принципа коллег не читают? — осведомилась Женя, насмешливо глядя на него, и Кирилла мазнуло смешанное по тональности предчувствие.
Он промычал нечто невразумительное, а Женя, продолжая на него смотреть и слегка улыбаться, объявила:
— Я только что «Неуд.» прочла.
— А-а… — Кирилл опустил глаза в пустой стакан. Досада резко усилилась.
— Мне понравилось, — она качнула тонкими темными бровями.
— Спасибо… — Кирилл запрокинул емкость, нехотя уронившую ему в пасть пару капель.
— Я так поняла, это не очень новая вещь?
— Года четыре как вышла…
— Но уже после «Работы над ошибками»?
— Угу.
Юрка окликнул официанта. Кирилл снова заказал водки, Женя — чаю, объяснив, что она на машине.
