покачиваясь. Солнце уже слепило, уже грело. Туман почти исчез.
Он сделал шаг, и еще. И десять, и двадцать, и пятьдесят. Приемник в черепе по-прежнему ловил белый шум разной интенсивности, а иногда, на каких-то неведомых миру волнах, — знакомые и незнакомые мелодии, разговоры, в которые Кирилл даже вставлял свои реплики. Губы только одеревенели и не слушался засохший язык.
Вдруг оказалось, что до ближайших деревьев рукой подать. Тропинка раздвоилась: одна стежка, едва различимая, нырнула к зарослям, в балку, вторая свернула и повела верхом — туда, где показались крыши неприметной деревеньки, похожая на гранату ржавая водонапорная башня с аистиным гнездом наверху. Кирилл шел по этой второй, пытаясь распознать музыкальную тему, отдающуюся в нем дразнящим затухающим эхом. На-на-на-на-а-а… На-на-на-на-а-а… Давай покрасим холодильник в черный цве-ет… «Крестный отец»… Нино Рота… Love Theme From the Godfather… М-м-м-м… Прилипло…
Поднималось солнце, высыхала роса, зудели насекомые. Растворялись в лазури белые нитяные, паутинные завитки. Легкий ветер ворошил свеже-зеленое поле в яркой маковой сыпи, лесополосу, прикрывшую овраг с проржавевшим автоостовом на дне. Чумазый, окровавленный, оборванный некто ковылял, пьяно-валкий, мимо, ежился и мычал Love Theme с коричневых сицилийских каменистых холмов.
Глава 26
Он вышел к деревне с тыла, с огородов — влез на один заброшенный, толкнув забор, и без того почти упавший, продрался через бурьян, уже отчетливо слыша квохтанье и лай. Откинул запор кряхтящей калитки, вышел на пустую улицу. Прямо напротив него были люди: за забором лоснилась автомобильная крыша, брякнула цепью, гавкнула басом псина. Ей откуда-то ответила другая. Кирилл не мог бы сказать, действительно ли надеется, хоть в малейшей степени, на участие и помощь или просто рассчитывает узнать, где он находится и в какой стороне цивилизация. Ему показалось, кто-то мелькнул в окне дома, за тюлевой занавеской — но, может, показалось…
При его приближении к калитке собака, огромный серый метис с кавказцем в одном-двух поколениях, с неожиданной яростью рванул цепь, загромыхал тяжелым ухающим лаем. Цепь, что странно, выдержала. Вторая, невидимая псина рявкала тоном повыше, отрывисто — будто стреляла. Кирилл потоптался у входа, постучал в калитку, крикнул: «эй!» — и не услышал себя из-за собачьего беснования. Но он подумал, что хозяева сами выглянут на этот шабаш.
Ждать не пришлось — дверь в доме распахнулась почти сразу, с крыльца сбежал невысокий залысый крепыш в майке на лямках. Кирилл не успел удивиться охотничьей «переломке» в его руках, как оба ее дула уставились ему в солнечное сплетение с расстояния пары метров.
— Стоять! — не столько услышал, сколько догадался Кирилл. Мужик добавил еще что-то, что восстановить было сложней. На одутловатом кувшинном рыле была сплошная злобная решимость.
— Сюда иди! — повторил «охотник» громче.
Кирилл неуверенно взялся за калитку.
— Быстро, блядь! — мужик отступил на шаг, продолжая целиться.
Кирилл шагнул внутрь. Собака прыгнула навстречу, вскидывая пасть со сморщенной мокрой губой — можно было разглядеть ребристое небо. Накатил сырой запах псины. Сорвется — сожрет с костями и подметками…
— Да слуште… — Кирилл дернул рукой, то ли протестующе, то ли успокаивающе, снова себя не слыша. — Я не…
— Молчать! — реконструировал он реплику мужика. Тому-то явно не требовались разъяснения: он-то отлично понимал, что происходит и что будет происходить дальше. — Туда, — коротко повел двустволкой в сторону двора, где стояла машина. — Пошел!
Пришлось прижаться к забору, чтоб не угодить псу в зубы. Хозяин и не думал его утихомиривать. Толстенная цепь лязгала, бешено натягиваясь. «Охотник» шел следом, что-то напористо говорил, неясно, к кому обращаясь. Кивком дула указал направление — в глубь двора. «Все, блядь, достали…» — расслышал Кирилл.
За углом Кирилл увидел и вторую собаку: какой-то коренастый пегий людоед (стаффорд? Кирилл в этих крокодилах никогда не разбирался) стоял на плоской крыше своей будки, возбужденно вибрируя, вперившись в цель махонькими и странно пустыми, как у втертого дурцефала, глазками. Слава богу, он тоже был привязан.
Сараи, огород, некая безоконная каменная пристройка на задах дома. На нее и показал ружьем мужик, что-то скомандовав. Кирилл послушно встал рядом с прислоненной дыбом тачкой.
— Мордой! Мордой к стене, сказал!
Кирилл развернулся. Перед лицом была сероватая штукатурка.
— Я сказал, что мочить вас, тварей, буду, — яростно объявил мужик. — Все, бля! Вообще же, суки, охерели!..
Кирилл, вдруг начавший догадываться, в чем дело, хотел поспешно объясниться — и обнаружил, что не может произнести ни слова.
— Всех перестреляю, ты понял?!
— Я не бомж… — выдавил Кирилл, и тут же шарахнул выстрел. Кирилл только пригнул голову, по которой остро хлестнула штукатурка. Уши заложило, в черепе повис звон — даже лай он какое-то время едва слышал.
Кажется, пуля, не дробь… Он судорожно выдохнул.
— Ты понял, сука?! — удар твердым — прикладом — между лопаток бросил Кирилла на стену. — Понял?! Перестреляю!..
— Я не бомж… — он отодвинулся и увидел, что от его лица на стене осталось грязное пятно.
— Полдеревни, твари, сожгли! Да тебя самого сивухой вашей облить и поджечь! Тв-в-вари, ну твари!.. — он ткнул прикладом в область почек, и Кирилл свалился на колени, опершись рукой о стену, чтоб не растянуться совсем. Мужик пнул его ногой, потеряв шлепанец.
Кирилл беспомощно оглянулся по сторонам и вдруг встретился взглядом с девицей, вышедшей из-за угла дома. Лет пятнадцати-шестнадцати, толстоватой, мелкоглазой, в куцой маечке, куцых штанишках, в пупке — блестящий камешек. На Кирилла она смотрела с равнодушным отвращением. Шевельнула ртом.
— А? — тоже не разобрал мужик.
— Собак на него спусти, говорю.
Хозяин одобрительно выматерился, подцепил шлепанец пальцами ноги и зашаркал к крокодильей будке. Кирилл рванулся вскочить, но больная нога подвернулась и он опрокинулся на спину. Мужик возился с ошейником:
— Фас, Рама, фас!
Зверюгу словно вышибло откуда-то под давлением. Словно она на одной кинетической энергии собиралась Кириллом стену пробить. Полулежащий, он хотел ударить ее ногой в нос — разумеется, промазал; взвыл, когда псина с налета вгрызлась в его левое бедро. Ощущение было, будто ногу ему вырывают с корнем, перекусывая кости, раздирая сухожилия и мясные волокна.
— Рви его, Рама!
Кирилл стал лупить тварь по башке кулаками, и тогда она хватанула его за предплечье. Глухо урчала, давясь им. Ее глаза, темные, все такие же пустые, были совсем рядом. Сейчас в кадык вцепится… От боли меркло сознание, он орал во всю глотку, чувствуя, что вот-вот отключится — и вроде бы даже почти отключился. Во всяком случае, когда от него отодрали собаку, не зафиксировал. И не запомнил, как хозяин удерживал ее, рвущуюся, брызгающую слюной, за ошейник сантиметрах в десяти от его лица, что-то ему говорил, почти также щерясь, плюясь и рявкая, а девка, глядя на это, довольно ржала.
Он медленно, раздавленно извивался на земле, весь в свежей крови, обмочившийся, кажется, пока мужик не присел рядом, не затрещал упаковочным скотчем и не принялся с крайне брезгливой миной,
