– Но вроде бы Берлин был разделен на зоны…
– Вы хотите сказать, что вашим было запрещено общаться с представителями других национальностей? Юленька, кто сейчас может точно сказать, кто там чем занимался? У меня есть информация – от англичан, – что они резались в карты с русскими на немецкие трофеи. Наверное, это не было массовым явлением. Но было. Например, по какой-то причине устраивалось совещание представителей командования разных стран. Иванихин не мог прибыть на такое совещание в одиночестве. Его должны были сопровождать подчиненные. И у английских высокопоставленных офицеров были подчиненные.
– Я сомневаюсь, что наши солдаты говорили по-английски, а англичане – по-русски. Конечно, были переводчики…
– А нужно было говорить? Вполне могли объясниться жестами. И тот молодой английский капрал, забравший «Мадонну на лугу» из французского шале, в котором жил немец фон Ризенбах, проиграл картину какому-то русскому из окружения генерала Иванихина, а тот, соответственно вывез ее в Россию.
– Картина может быть у Иванихиных?
– Может, – кивнул Циммерман.
Я задумалась. Я не видела в квартире Аллы и Николая ничего, что подошло бы под это название…
– Что изображено на картине? – спросила я у Алекса.
– Девушка с лошадьми на лугу.
«Что на самом деле ищет Вальтер Кюнцель?!»
– От меня вы что хотите?
– Список ближайшего окружения генерала Иванихина. Я, как иностранец, не могу его получить. Где живут потомки? Если вы поговорите с потомками…
– С потомками будете разговаривать уже вы сами, – перебила я. – Я в это не полезу.
– За ваши услуги…
– Вы дадите мне эксклюзивное интервью. Я не беру деньгами.
– Это я слышал, – усмехнулся Алекс.
– И желательно, чтобы Роберт Нистелрой тоже дал интервью.
– Вот этого обещать не могу, но поговорю с ним. Лично я могу вам рассказать про художников, работы которых воруют чаще всего или больше всего. Я специально занимался этим вопросом. Есть даже такой рейтинг! На первом «печальном» месте Пабло Пикассо. В десятку «лидеров» из известных даже обывателям имен входят, например, Рембрандт и Сальвадор Дали.
– А из русских художников кто-то входит в этот рейтинг?
– В первую десятку нет. Но самый похищаемый из русских – Айвазовский. В мире ежегодно совершаются кражи предметов искусства на несколько миллиардов долларов.
– Так это же сопоставимо с торговлей оружием и наркотиками! – воскликнула я.
Алекс кивнул и улыбнулся.
– Алекс, вы думаете, что вам – или Нистелрою – позволят вывезти картину Леонардо да Винчи из России? – спросила я.
– Юлия, я знаю, как запустить волну по всему миру, – усмехнулся Циммерман. – Картина – моя. По международным законам. Ваша страна пытается создать определенный имидж. Я получу картину – если она находится в России и до сих пор цела.
Я не стала ничего больше говорить Циммерману, но у меня были очень большие сомнения в том, что он довезет ее до границы. Не потому, что наши официальные власти будут сопротивляться вывозу шедевра за рубеж, а потому, что найдется много желающих здесь иметь эту картину у себя. И кто-то из них ее получит.
Глава 23
Я вернулась в холдинг и тут же позвонила Олегу из ФСБ:
– Ты что-нибудь накопал на Циммермана?
– Много накопал. У него, например, есть очень интересная бабушка.
– При чем здесь бабушка?!
– Я тебе сейчас кое-что скину по электронке, почитай, поймешь, что я имею в виду.
В досье на Александра Циммермана, гражданина США, в частности, говорилось про бабу Цилю родом из Одессы, которая обучала русскому языку будущих американских шпионов в школе ЦРУ.
Баба Циля с дедом Мотей выезжали из Советского Союза с одним чемоданом на брата (сестру), но что это были за чемоданы… Уголки и мыльницы были сделаны из чистого золота, только покрашены специальной краской в мерзкий серый цвет. В Советском Союзе были ювелиры, которые отливали из золота эти самые уголки и мыльницы. А что было в животе у деда Моти… В те годы еще не имелось возможности «просветить» человека насквозь.
Дед Мотя всегда был под каблуком у бабы Цили. В Америке – стране возможностей – он не смог найти себя, страдал по родной Одессе и работал таксистом, причем нелегально. То есть никакой официальной пенсии он в США не заработал. Правда, государство Америка выплачивало ему нечто типа социального пособия по старости, при получении которого требуется одиннадцать месяцев в году проживать в одном месте. За этим, как и за расходами, строго следят соответствующие службы. Но есть и плюсы – треть дома оплачивает государство, в этом доме нет счетчиков воды и электричества, дворник моет лестницу с шампунем, а еще можно покупать дешевые билеты в «Метрополитен-опера». Правда, деда Мотю и бабу Цилю «Метрополитен-опера» интересовала мало. Но их соседи, приехавшие в США из Москвы и Ленинграда, с большим удовольствием ходили туда за двадцать долларов вместо двухсот двадцати. Наши люди, которые привыкли стоять в очереди за билетами в филармонию, приезжают за этими билетами со своими бутербродами, термосами и складными стульчиками и благодарят ту даму, которая завещала двадцать пять миллионов долларов на билеты для бедных. Почти все они – выходцы из бывшего СССР. Правда, баба Циля делала свой небольшой бизнес и на этих билетах.
Но главным достижением бабы Цили был не билетный бизнес и не тайная сдача внаем одной комнаты в социальном доме, а медицинская страховка, которую получают только американские разведчики. Приехавшая в Америку из Одессы баба Циля показала, что такая страховка достается не только тем, кто рисковал жизнью во враждебных Америке странах. Эта страховка покрывает
И еще у бабы Цили остались связи в ЦРУ, хотя в свое время у нее был ужасный конфликт с директором разведшколы ЦРУ – это когда ученики бабы Цили, будущие американские шпионы, заговорили с одесским акцентом. Но баба Циля убедила шефа в том, что эти мальчики еще скажут ей спасибо. Услышав этот акцент, советские шпионы будут презрительно думать: «Этот одесский еврей даже не научился толком говорить по-русски!» И ведь в самом деле думали, и американцам сходили откровенные ляпы, которые не сошли бы, если бы не было одесского акцента.
Но та же баба Циля настояла на том, чтобы любимый внук Алекс учил английский язык и говорил на нем с нью-йоркским акцентом, учил немецкий язык как язык одной ветви своей семьи, с которой баба Циля породнилась уже в Америке, и еще учил русский и говорил или с московским, или с ленинградским акцентом, но ни в коем случае не с одесским.
А потом Алекс Циммерман попал в ЦРУ. Явно дело не обошлось без бабы Цили.
Прочитав досье, я позвонила Олегу:
– Я не поняла, где все-таки родился Алекс? В Советском Союзе или в США? У меня есть сведения, что его вывезли отсюда ребенком. Вроде лет в двенадцать. Но получается нестыковка.
– Этот Алекс родился в США.
– То есть…
– Выслушай меня! Его мать – это дочь бабы Цили и деда Моти. Его отец – сын бабушки-австриячки и американца. Эта бабушка какое-то время провела в концентрационном лагере, потом смогла добраться до США, где проживала какая-то тетушка, и встретила там дедушку. Но давай в это не будем углубляться. Понимаешь, Юля, Алекс и Александр – не такие уж редкие имена для современной Америки. И Циммерман там не один.
– Чем занимается второй? – со смехом спросила я.
– Работает в «Supernews», – сказал приятель.
