– То, что было, выпил, – сказал Пашка. – Новую порцию еще не успел купить.
– Ребята, что случилось?! – посмотрел на нас другой коллега Андрюши.
Тут подъехал сам приятель и пояснил, что мы с Пашкой сегодня были на аукционе.
– Кстати, там все нормально прошло? – посмотрел Андрюша на меня.
Я пожала плечами.
– Тебя что-нибудь заинтересовало?
– Народ. Потом тебе покажем съемку. Может, узнаешь кого-нибудь.
– Как наших постоянных клиентов? – захохотал Андрюша.
В этот момент нас пригласили зайти в квартиру. Я увидела в коридоре большие сумки. Из одной торчали кабачки, в другой лежали огурцы, еще была корзина с грибами… Похоже, люди только что вернулись с дачи.
На кухне сидела заплаканная женщина лет сорока пяти, в спортивном костюме, в котором она, вероятно, ходит на даче. То есть это был простой спортивный костюм, в котором не следовало бы появляться на склонах Куршевеля. Никакой косметики, волосы давно следовало бы подкрасить, так как у корней уже проглядывал натуральный цвет, сильно «разбавленный» сединой. Где-то в глубине квартиры слышался голос мужчины, что-то объяснявшего по поводу картин.
Она сразу же обратила внимание на Пашкину камеру, потом узнала меня.
– Не надо снимать! Это же только новых воров привлекать! Увидят, что у нас еще есть, и заявятся! Если хотите, просто скажите, что у нас украли. Да, надо сказать! И в газете напишите, ладно? Вдруг кто-то вернет…
«Прочитав мою статью в «Невских новостях»?»
Кое-какие воры, конечно, читают мои опусы, но не думаю, что они способны кого-то подвигнуть на возвращение вещей бывшим хозяевам.
– Без вашего согласия никто снимать не будет, – сказала я вслух. – У вас остались фотографии украденного? Это поможет в поисках. И мы можем показать по телевизору только то, что украли, а не то, что у вас еще есть. И, наверное, лучше показать.
Женщина задумалась, потом закричала:
– Коля!
Мы все дернулись. Так вообще-то мужа в лесу можно кричать, если заблудилась, но не в городской квартире. Или кто-то из них плохо слышит?
Появился мужчина под пятьдесят, явно водящий дружбу с зеленым змием.
– Коля, посмотри, кто к нам приехал, – сказала женщина и кивнула на нас с Пашкой.
– Здравствуйте! – произнесла я. А что еще я могла сказать?
– Ой! – моргнул Коля, потом почесал голову.
– А вы можете приехать к нам завтра? – спросила женщина.
– Когда? – спросила я.
– Вечером.
– Это может быть поздно. У нас ненормированный рабочий день. И зависит он не от нас, а от происходящего в городе.
– Мы поздно ложимся, – сказал Коля. – У нас тоже ненормированный рабочий день, а к завтрашнему вечеру мы как раз придем в чувство. Только пообещайте, что, пока не поговорите с нами, не будете давать в эфир и прессу никакой информации.
Мы с Пашкой уехали, не забыв многозначительно переглянуться с Андрюшей. На следующий день заскочили в Управление, чтобы выяснить как можно больше о краже, на которую вчера выезжал приятель.
Андрюша сообщил, что у четы Иванихиных украли две картины девятнадцатого века. По профессии муж – реставратор, жена – искусствовед. О происхождении коллекции, как и следовало ожидать, органам ничего не рассказали. Квартира находилась на сигнализации, которую кто-то отключил. Точно знал, как это делается. Кроме картин, ничего не исчезло. То есть брали две вполне определенные.
– Одного мастера?
– Нет, двух разных.
– Что-то в них есть общее? Одна школа, сюжет, еще что-то?
– И там, и там изображены лошади, – сказал Андрюша.
Я моргнула и невольно вспомнила немца Вальтера Кюнцеля, который купил на аукционе две картины с изображением лошадей, правда, еще и красноармейцев, и тачанки с пулеметом. Но то была советская живопись, а здесь, как я поняла, – девятнадцатый век.
– Картины ценные? – уточнила я у приятеля.
– Вообще все картины девятнадцатого века ценятся больше, чем современные.
– Ты уверен? Вспомни, на каком аукционе я недавно была.
Андрюша усмехнулся и сообщил, что кое-где на Западе в моду также вошел русский сюр.
– А это еще что такое?
– Сюрреализм. Тебе, возможно, сегодня об этом подробно расскажут. Я не могу повторить все, что говорили Николай и Алла Иванихины.
– У них этот самый сюр есть?
– Нет. То есть я не видел того, что сам мог бы назвать сюрреализмом. Вроде нормальные картины. Ну, то есть я сам мог бы это у себя дома на стены повесить.
– У тебя нет таких денег, которые можно было бы потратить на картины девятнадцатого века.
– У меня вообще стиральная машина сломалась! Мать достает, чтобы я новую купил, а мне сейчас бабки не выделить. Так какие тут картины… Но ты поняла, что я хотел сказать. У них нормальная живопись, в понимании обывателя. Никакой зауми, унитазов, из которых что-то вылезает, или инсталляции из тампаксов. Понятно, что изображено. Красиво. Я как будто в музее побывал. Юля, давай как-нибудь в музей сходим. Ты когда в последний раз была в музее?
– Вот украдут что-нибудь, так и сходим. Как раз посмотрим что-нибудь на самом деле редкое и уникальное, что недоступно простым гражданам. Андрей, когда тебе и мне по музеям ходить? Ты представляешь, что у тебя и у меня на работе скажут, если узнают, что мы в музей собрались? А те, кто меня в музее узнает? А сотрудники музея? Знаешь, что у меня люди спрашивали, когда увидели на аукционе?
– Догадываюсь, – расхохотался Андрюша.
– По-моему, мы все неоднократно бывали в музеях, – заметил Пашка, оторвавшись от пива, которое его всегда интересовало больше, чем все произведения искусства, вместе взятые. – Вспомните, в какие места мы на трупы выезжали. Не дома, не квартиры, а хранилища ценностей. Не уверен, что в государственных музеях есть то, что хранится в частных коллекциях. Равное по ценности, качеству, количеству…
– Многие экспонаты из государственных музеев перекочевали в частные коллекции, и это уже никогда не доказать и их не вернуть, – вздохнул Андрюша.
Поскольку я в последнее время собирала информацию по определенной тематике, то сообщила друзьям, что – судя по тому, что я прочитала, – воруют или картины и произведения искусства стоимостью в несколько миллионов долларов, или работы определенного мастера под заказ коллекционеров или просто богатых людей, которые теперь вкладывают деньги в произведения искусства. По некоторым данным, богатые люди (из разных стран) вкладывают в произведения искусства около трети своих состояний. Примерно 31 % американских миллионеров и примерно 37 % европейских миллионеров считают искусство самым выгодным способом сохранения своих сбережений. Правда, большинство западных миллионеров заявляют, что непрозрачность и отсутствие должного регулирования на этом рынке останавливают их от более активного инвестирования в предметы искусства. Но эти причины не останавливают наших.
– Что вообще есть в доме Иванихиных? – спросила я, возвращаясь к теме нашей встречи.
– Больше всего картин. Насколько я понял, Николай Иванихин занимается реставрацией именно живописи. Откуда у них такая коллекция – без понятия. Может, все эти работы реставрировал Иванихин, и они ждут своего часа для продажи. Может, он берет работу, требующую реставрации, реставрирует, временно вывешивает у себя дома… Не знаю. Как раз спросишь у хозяев.
– Картины старых мастеров есть?
