чего и пронюхает твой худородный государь, так наш Андрей Андреевич ему твои деньги за пожилое вернет, – заверил мужика приказчик.
– Коли так – можно и сойти от Митрия Флегонты-ча, – заявил старожилец.
– Приходи, голуба. Избенку те новую срубим, животину выделим. Справным крестьянином станешь, – улещал мужика Калистрат.
– Спаси тя христос, батюшка. Этой ночкой и тронемся. Да и другим мужичкам намекну, – перекрестившись, тихонько проговорил страдник.
– Вот и добро, голуба. Айда со двора, ребятушки.
Один из челядинцев бухнулся перед приказчиковым
жеребцом на четвереньки. Низкорослый Калистрат ступил ему на спину и взобрался на коня.
Выехали на улицу. Пустынно в деревеньке, мужики словно вымерли. И только возле самой крайней избы повстречали худого мужика в заплатанном армяке.
Мужичонка налаживал телегу возле двора. Завидев всадников с самопалами, страдник поспешно юркнул за двор. То был Карпушка.
«Уж не за мешком ли моим приехали. Мельник, поди, князю донес. Пропадай моя головушка», – в страхе закрестился селянин и бухнулся лицом в лопухи.
– Шальной, что ли? В бега ударился. Ну и деревенька, – буркнул Мокей, слезая с лошади.
Челядинец зашел за конюшню и вытянул мужичонку из лопухов. Карпушка съежился, бороденка задергалась. Мокей ухватил крестьянина за ворот армяка и вытащил к телеге.
– Чегой-то ты, сердешный, от нас за избу подался? – ласково спросил Калистрат.
– Телегу вот чиню, батюшка. Колеса рассохлись, ну, я и того, – залепетал, низко кланяясь, Карпушка, с опаской поглядывая на вершников и могутного Мокея.
Заслышав разговор, из избенки выскочили с десяток чумазых, полуголых, худеньких ребятишек и баба лет под сорок в посконном сарафане.
– Твои чада, голуба? Экие они у тебя заморенные. Невесело, знать, тебе живется?
– Помаленьку, батюшка. Видать, так богом указано.
– Ты домочадцев-то спровадь. Пущай побегают. А мы с тобой потолкуем малость.
Карпушка прикрикнул на ребятишек, и те, сверкая пятками, побежали со двора на улицу. Баба удалилась в избу.
Приказчик присел на завалинку и повел с Карпушкой неторопливый разговор…
Когда выехали из деревеньки, довольный Калистрат сказал:
– Дело сделано, Мокеюшка. Мужичкам деваться некуда – сойдут в вотчину. А те, что не придут, – силой возьмем. Нонче Митьке Капусте в господах не ходить, хе-хе. Пущай в дьячки подается.
Глава 4 ФЕДОР КОНЬ
Держа перед собой саблю, Кирьяк двинулся на Болотникова. Иванка зажал в руке топор, участливо поданный ему одним из посадских.
Увидев в руке парни топор, Кирьяк прикрикнул на земских ярыжек:
~~ Вяжите вора!
Служивые затоптались на месте: уж больно страшен чернокудрый детина с топором. Тогда Кирьяк выхватил из-за кушака пистоль.
– А ну погодь, черти! – вдруг зычно пронеслось над толпой.
Мужики обернулись и тотчас скинули шапки. На светло-гнедом коне сидел русобородый богатырь в суконном кафтане. Ездок сошел на землю – широкоплечий, ростом в добрую сажень.
– Отчего брань?
Кирьяк указал пальцем на Болотникова, сказал зло:
– Парень этот руку на меня поднял. Дозволь, Федор Савельич, наказать лиходея. Прикажи батогами пороть.
К Болотникову наклонился перепуганный Герасим, пояснил:
– Это набольший городовой мастер – Федор Конь 60. Сам строг, но человек праведный. Падай в ноги, Иванка, проси милости.
Федор Конь молча повернулся к Болотникову, положил тяжелую руку на плечо. Был он на целую голову выше рослого крестьянского сына. Глаза смотрели из-под широких кустистых бровей добродушно.
– Пошто Дорофея в реку кинул? Видел я с башни.
– Человек он недобрый. Старика хворь одолела, а он плетью дерется.
– Посадский, али из мужиков будешь?
– Страдник я. В Москву из вотчинного села наехал.
– Отчего ниву бросил, молодец?
– Нужда сюда привела, господин. Весна уходит, а засевать поле нечем. Послали мужики к князю за житом.
– Не господин я, а сын плотницкий. А теперь вот города на Руси возвожу. Люб ты мне, молодец. Зело силен и отважен. Пойдем ко мне в подмастерье. Обучу тебя каменному делу, добрым градостроителем сделаю. Будем вместе крепости на Руси ставить на диво иноземцу.
– Прости меня, Федор Савельич. Спасибо тебе за слова добрые. Одначе, пахарь я. Отпусти с миром. Дело у меня спешное.
Федор Конь хмыкнул в темно-русую бороду, постоял в недолгом раздумье и порешил:
– Будь по-твоему, ступай с богом.
– Да как же так, Федор Савельич? Дозволь смутьяна кнутом поучить, – недовольно молвил объезжий голова.
– Помолчи, Дорофей. Больно солощ до кнута.
Когда отъезжали от крепости, Афоня Шмоток, возбужденно охая и крутя головой, пространно ворчал:
– Не мыслил тебя, Иванка, и в живых видеть. Гляжу – народ к реке кинулся, ну и я туда. Как возвидел объезжего с саблей да пистолем, так и обомлел. Пропадет, думаю, нонче Иванка, не носить ему больше буйной головушки. Ох и нрав же у тебя, парень. Больно крутенек. Пошто драку затеял с государевым человеком? Тебя зачем в Москву мир послал? Спасибо мастеру Федору – отвел беду. Однако, ну и огромадный мастер.
– Видимо, не зря его в народе Конем прозвали. Он и делом своим велик и душой, – отозвался Болотников.
Миновав Васильевский луг, гонцы вскоре подъехали к новой крепостной стене – Китай-городу, вдоль которого тянулся ров с водой, выпущенной из реки Неглинной. Ров глубок – в пять сажен да шириной в добрых пятнадцать. К воротам перекинут деревянный мост.
В крепостной стене, в башне Варварских ворот, каменных дел мастера выстроили малую часовню Боголюбской божьей матери.
Возле башни остановился обоз из пяти подвод. Тут же суетился дородный торговый человек в суконной поддевке и сапогах из юфти. Торговец громко стучал кулачищем по спущенной железной решетке, бранился:
– Пропущайте, служивые! Куда подевались!
Наконец показались двое воротных сторожей и стрелец
в лазоревом кафтане с бердышом.
– Чего громыхаешь, борода? Пошто в город ломишься? – строго вопросил стрелец. На нем шапка с малиновым верхом. Через плечо перекинута берендейка 61, к широкому поясу сабля пристегнута.
– Из Ярославля соль везу, служивый. Подымай решетку, не мешкай.
– Уж больно скор, борода. Кажи грамоту подорожную. Много вас тут воровских людей шатается, –
