побьем урусов, навьючим коней драгоценными каменьями, уведем в Бахчисарай красивых русоволосых полонянок и тысячи рабов, а Москву спалим дотла. Такова воля аллаха!
– Великий и благословенный! Урусы ожидают нас не в крепости, а в поле, – осторожно заметил мурза Сафа-Гирей.
– Ни при великом кагане 106Чингисе, ни при Бату-хане урусы не вставали возле стен. Мы осаждали их в крепостях, – поддержал Сафу другой военачальник.
– Тем лучше, мурзы. Мои бесстрашные багатуры одним разом сомнут ряды неверных! – хрипло выкрикнул Казы-Гирей и, резко повернувшись, в окружении турга-дуров 107пошел к золотисто-желтому шатру.
Пятнадцать крымских туменов покрыли Воробьевы горы. В каждом тумене – десять тысяч конных воинов – смуглых, крепких, выносливых.
Джигиты расположились куренями , по тысяче в кажт дом. Посреди куреня стояла белая юрта тысячника с высоким рогатым бунчуком.
Сейчас воины отдыхали. Рассевшись кругами возле костров, варили в больших медных котлах рисовую похлебку из жеребятины с поджаренным просом, приправленную бараньим салом и кобыльим молоком.
Рядом паслись приземистые, толстоногие и длинногривые кони. Здесь же находились и запасные лошади, навьюченные копченым салом, ячменем, пшеном, рисом и бурдюками 108с кумысом.
Возле нарядного ханского шатра торчит высокое, украшенное китайской резьбой, бамбуковое древко с черным девятихвостым бунчуком.
У входа в шатер, скрестив копья, стоят два темнолицых тургадура. Неподвижно застыли, словно каменные истуканы. За кожаными поясами – длинные острые ножи.
Ордынцы знали – тургадуры жестоки. Любого, кто без ханского дозволения приблизится к шатру на десять шагов, поджидала неминуемая гибель. Свистел нож, метко выпущенный из рук тургадура, и дерзнувший воин замертво падал наземь.
Хан хитер, как лисица, и осторожен, как всякий степной хищник. Днем и ночью, не смыкая глаз, охраняет его
золотистый шатер триста отборных нукеров 109, готовых перерезать горло любому коварному врагу, посягнувшему на ханский престол.
Совершив утреннее моление, крымский повелитель собрал мурз и военачальников на курлутай 110.
Казы-Гирей восседал на походном троне, сверкающем золотом и изумрудами. Положив правую руку на рукоять кривого меча, а левую на подлокотник мягкого трона, хан пытливо вглядывался в каждого входящего, почтительно приветствующего своего повелителя:
– Салям алейкум, великий хан!
Усевшись полукругом на ярких коврах и подобрав под себя ноги, мурзы и военачальники молча ждали ханского слова.
Внутри шатра, на высоких металлических подставках чадили девять светильников, окутывая сизой дымкой парчовые занавеси.
У входа, по углам шатра, и позади трона стояли, скрестив смуглые руки на груди, телохранители, не спуская зорких глаз со знатных гостей. Всякое может случиться по воле аллаха.
Наконец Казы-Гирей повернул свое каменное лицо в сторону ближнего мурзы, мотнул белой чалмой.
– Говори, Бахты.
Приложившись правой рукой ко лбу, мурза произнес:
– О, великий и мудрейший! Благословен твой путь. Мои пять туменов рвутся в бой. И никакая сила не остановит моих верных джигитов. Полки урусов останутся под копытами наших быстрых коней! – воинственно проговорил Бахты-Гирей.
Крымский хан обратил свой взор на следующего мурзу. Сафа-Гирей в малиновом чекмене2 и красных сафьяновых сапогах, расшитых жемчужными нитями, был хмур и озабочен.
– Велик аллах и велики помыслы твои, повелитель. Прямо скажу – бой будет труден. Урусы соорудили военный городок, поставили великое множество пушек. В их рати сто пятьдесят тысяч храбрых и сильных воинов.
– Уж не предлагаешь ли ты, бесстрашный мурза, повернуть тумены в Бахчисарай? – язвительно проговорил Казы-Гирей.
– Правоверные! Сафа поджимает хвост, как трусливая собака. Он гневит аллаха! – прокричал Бахты- Гирей.
Коренастый и широкоплечий Сафа вскочил с ковра. К лицу его прилила кровь, в глазах сверкнули молнии.
Выхватив из ножен изогнутый меч, он замахнулся на Бахты.
– Презренный шакал! Тебе ли говорить о моей трусости. Вот этим мечом я разбил в степях ногаев, а ты отсиживался на шелковых подушках в Бахчисарае и забавлялся с наложницами.
С ковра вскочил, словно ужаленный, Бахты-Гирей. Он тоже выхватил саблю.
– Уймите мурз, тургадуры, – подал знак телохранителям Казы-Гирей.
Тургадуры метнулись к разгоряченным военачальникам и оттолкнули их друг от друга. Вытащив кинжалы, глянули на повелителя, ожидая нового приказания.
– Садитесь, мурзы. Говори, Сафа, – строго сказал повелитель.
Шумно сопя носом, Сафа опустился на ковер и продолжал:
– Я видел много походов, хан. Еще при великом Дев-лет-Гирее я брал столицу урусов. Это была славная победа. Мы не потеряли ни одного багатура. Урусы укрылись под защиту стен московских. Здесь ждала их погибель. Мы подожгли столицу огненными стрелами. Московиты задохнулись в дыму. Их трупы запрудили Москву-реку. Аллах наказал неверных. Теперь наши тумены вновь подошли к Москве. Но враги стали изворотливей. Сейчас они отошли на три версты от столицы и ожидают нас великой ратью. Я предлагаю не бросать сразу все тумены на урусские полки, а выманить их из укрепленного стана, отрезать от городка и крепости, окружить нашими храбрыми багатурами и разбить строптивых московитян. Таков мой совет. Так завещал нам биться великий и искусный каган Чингис.
– А что думает мой юный Валди? – после недолгого молчания посмотрел в сторону племянника хан.
Молодой царевич поднялся с ковра, короткими шажками подбежал к трону и, поцеловав подол парчового ча-пана повелителя, молвил:
– О, светлейший хан! Столп правоверия и гроза иноверцев! Твои уста всегда изрекают мудрость. Я сделаю так, как прикажет мне повелитель. Мои воины рвутся в бой с урусами.
Казы-Гирей ласково кивнул юному военачальнику и обратился к паше1 турецких янычар:
Паша – титул высших сановников в старой Турции.
– Скажи мне, славный Резван, о своих помыслах.
Рыжебородый и статный паша в высокой белой чалме
и шелковом халате с рубиновыми пуговицами, глянул на притихших мурз, тронул себя за золотую серьгу, вдетую в левое ухо, и высказал степенно:
– Твой враг – наш враг, почтенный хан. Великий султан Амурат, защитник ислама, повелел наказать мне неверных московитов. Он недоволен дерзкими урусами. Их казаки беспрестанно ходят под Азов, осаждают крепость и берут в полон славных янычар. Донцы на своих разбойных стругах спускаются в Черное море и топят наши корабли. Царь Иван вошел в родственный союз с нечестивыми черкесами и вопреки султанской воле поставил крепость на Тереке, затворив нам торговый путь в Дербент и Шемаху. Персидский шах Аббас посылает теперь своих тайных послов к царю Федору и, уступая уру-сам Кахетию,
