– Жаль. Не успевает войско. Что мыслишь о сегодняшней битве, воевода?
– Одно твердо знаю – татарам по Москве не гулять. Басурмане изведали силу наших пушек и стойкость ратников. Мы сбили спесь с Казы-Гирея и посеяли страх в рядах орДынцев. Ежели татары с утра вновь начнут бой, он будет для них последним.
– Хорошо бы так, Федор Иванович, – произнес Годунов и обратился к другим воеводам. – Что скажешь, князь Тимофей?
Воевода Передового полка был краток:
– Князь Федор Мстиславский прав. Наши ратники не пропустят к Москве татар.
– Казы-Гирей – хитрый хан. Он пришел на Воробьевы горы и стал вблизи Москвы. Он чувствует в себе силу. Потому надо ждать новой беды. Мыслю я, что Казы-Гирей бросит свои тумены на наш городок этой же ночью. Не разумнее ли оттащить пушки в Москву, подальше от греха. С татарами нам впотьмах не управиться, – промолвил свое слово, не вставая с лавки и не оказав тем самым честь государеву правителю, князь Василий Шуйский.
Телятевский вспыхнул и резко проговорил, выступив на середину шатра:
– Сняться с городка и убрать пушки – смерть для Москвы и рати. Неразумно говоришь, князь Василий!
Шуйский поперхнулся, въедливо глянул на Телятев-ского, но смолчал, почувствовав, что среди бояр не найдет поддержки своим помыслам. Да вон и Мстиславский с Трубецким на сей раз худородному Годунову потакают. Срам! А не мешало бы крымскому хану Бориску да его приспешников крепенько проучить.
После недолгого раздумья государев правитель спросил у Федора Мстиславского о защитниках:
– Много ли у пушкарей зелья и ядер?
– Запасы Пушечного двора немалые. Литеец Андрей Чохов доносил мне, что пороха, картечи и ядер на басурман хватит с избытком.
– Добро, князь Федор. Прикажи затинщикам рано поутру открыть стрельбу по ордынцам, – решил Борис Годунов.
– А я так смекаю, боярин. Сейчас татары в замешательстве. И покуда басурмане после битвы свои потери подсчитывают, нам надлежит для устрашения неприятеля изо всех пушек ударить. Пусть затинщики всю ночь палят. Поганым это зело не понравится.
Не любил Борис Годунов, когда его на советах поправляют, но с доводами опытного воеводы согласился.
– Быть по сему, князь.
Глава 12 ПОСЛЕДНЯЯ ЧАША
Знахарь перевязывал на правой руке рану, а Митрий Капуста ворчал:
– Твоя мазь ни к чему, старик. Кабы винца ковш хватить – всю хворь разом снимет.
– Горазд ты до бражного ковша, вижу, батюшка. От тебя и сейчас за версту винцом попахивает.
– Маковой росинки с утра не было, старче. То похмелье выходит. Ну, будя над рукой шептать.
– Без заговору не отойдет, батюшка. А теперь я тебе рану горячим пеплом присыплю.
– Пепел облегчает, валяй, дед, – согласно кивнул черной бородой Капуста и, вздохнув, тоскливо добавил. – Хоть бы едину чарочку в нутро плеснуть.
Сидевший рядом Истома Пашков, посмеиваясь, проговорил:
– Воевода Трубецкой воинов к басурманам снаряжает. Хочет изведать, что поганые против нас ночью замышляют. Накажи ратникам, чтобы бурдюк с басурманским вином в стан прихватили.
– Вот то верно, друже Истома. Пойду, пожалуй, к ратничкам, – поднялся Митрий и зашагал к воеводскому шатру.
– Тряпицу-то, батюшка, тебе надо другую сменить. Погодил бы чуток, – крикнул ему вслед знахарь, но Капуста лишь рукой махнул.
Тимофей Романович наказывал лазутчикам 122:
– Ступайте к татарскому лагерю сторожко, из пистолей не палите, берите ордынцев без шуму…
Когда Трубецкой закончил свой наказ, к нему шагнул Митрий Капуста.
– Дозволь, воевода, мне за татарином сходить.
– Отчего так, Митрий?
– Мне это дело свычное. В Ливонском походе не раз ворогов ночами добывал.
– Добро, дворянин. Будешь старшим у ратников.
И вновь с крепостных стен Москвы, монастырей и дощатого городка ударили сотни пушек.
– Славно бьют, пушкари. Пороху не жалеют. Нагонят страху на поганых, – негромко и весело молвил Митрий Флегонтыч лазутчикам, когда добрались до середины ратного поля, усаянного басурманскими трупами.
Невдалеке раздался протяжный стон, затем еще и еще.
– Может, наших подобрать не успели? – перекрестившись, проговорил ратник Зосима.
Капуста шагнул в сторону одного раненого, другого и звучно сплюнул.
– Тьфу, дьяволы! Тут их полно, поганых, помирает. Вот, нехристи. Своих унести с поля не захотели.
Когда тронулись дальше, Митрий Флегонтыч наказал строго-настрого:
– Хоть до татарского стана еще далеко, но теперь ни гу-гу, братцы. Можем на лиходеев нарваться.
– Это на кого ж, мил человек? – не поняв, вопросил один из ратников.
– На тех, кто у своих же павших воинов золотые монеты в поясах да мешочках ищут… А теперь помолчим.
Чем ближе к Воробьевым горам, тем осторожнее двигались ратники. А вот и татарские костры совсем рядом.
Лазутчики прижались к земле.
– Нелегко взять татарина, Митрий Флегонтыч. Светло от костров и возле каждого с десяток басурман лопочут, – озабоченно прошептал Зосима.
– Ждите. Поснедают басурмане и спать улягутся, – спокойно отозвался Капуста.
И ратники ждали – долго и терпеливо.
Ордынцы сидели подле костров хмурые, неразговорчивые. Перевязывали рапы, чинили доспехи, хлебали деревянными ложками мясную похлебку из медных казанов. Не слышно было привычных степных песен, воинственных плясок с обнаженными клинками, шумных победных достарханов.
Богатая долгожданная добыча ускользнула. Московиты – сильные и бесстрашные враги. Пушки урусов быот огненными ядрами и разят картечью. О, аллах! Помоги правоверным!
Наконец, огни костров начали гаснуть. Воины укладывались спать, прислонившись спинами к теплым животам лошадей и положив головы на седла.
Однако возле потухших костров оставались бодрствовать сторожевые джигиты. Поджав под себя ноги, они зорко вглядывались в темноту и, сняв с головы черные меховые шапки, часто припадали ухом к земле, чутко прислушиваясь к ночным шорохам.
«Стерегутся, дьяволы! – с досадой подумал Митрий Флегонтыч. – Летняя ночь коротка. Нешто с пустыми руками возвращаться. Сраму не оберешься перед воеводой».
Ждали. И вот при блеклом лунном свете заметили, как у ближнего к ратникам костра начал клевать носом и звучно позевывать караульный татарин. А вскоре, опершись обеими руками о хвостатое копье, джигит опустил голову на грудь, и заливисто захрапел.
Сделав знак Зосиме, Митрий Флегонтыч пополз к погасшему костру. До басурманина оставалось меньше сажени. И тут Капуста вспомнил, что не прихватил с собой кляп. Кафтан либо порты рвать жаль – последние. Да и татарин может услышать.
