удавалось. Его сердце болело все той же неперестающей тупой болью, которая почти ни на минуту не оставляла его с самого выезда из Петербурга. Один только Зарницын был искренне и неподдельно весел. Он чувствовал себя свободным, как птица. Он был молод, здоров. Война была его стихией, и судьба, казалось, берегла его среди самых отчаянных предприятий. Он шутил, смеялся, подливал вина то Герте, то Гардеру, выдумывал всевозможные здравицы. Когда он провозгласил здравицу за Герту, то все трое крикнули» ура!».
Новиков подошел чокнуться с молодой девушкой. Когда он протянул бокал, чтобы чокнуться, Герта чуть не выронила своего бокала. Она увидела на мизинце правой руки Данилы Ивановича искусно сплетенное из золотистых волос кольцо. Она сильно побледнела и расширенными глазами взглянула прямо в глаза Новикова. Он ответил ей глубоким взглядом, полным тайного ожидания.
Она чокнулась, и их пальцы на мгновение соприкоснулись.
Окна в сад были открыты, и широкая, благоухающая волна вливалась в них. Озаренный луною, сад походил на сказочную декорацию. Город совсем затих.
– Боже, какая ночь! – вздохнул старик. – Разве в такую ночь не наполняется душа ужасом при мысли о морях крови, проливаемых в братоубийственной резне. Ведь мир Божий так прекрасен…
– Он отвратителен, – резко произнес князь. – Человек в этом мире – игралище чуждых враждебных сил. Позор, нищета, болезни, предательство, разочарования, бессмысленные мечты и кровь – вот из чего сплетается жизнь человека!
Новиков с удивлением взглянул на князя. Он не ожидал от своего всегда сдержанного товарища такой вспышки.
– Грустно, если человек в вашем возрасте может так думать, – тихо сказал Гардер.
– Оставим этот разговор, – сухо сказал князь. – Зачем портить настроение другим?
Он встал и подошел к окну. Эта ночь раздражала его и томила его душу… Бесконечная жажда любви наполняла его сердце. Все его существо рвалось и тянулось к далекому северу, где теперь белые ночи, где золотая заря, не померкнув, дробится на гладкой поверхности Невы, где оставил он то, что было единственно дорого ему в жизни и от чего он должен был отречься.
Послышался отдаленный топот. Все ближе.
– Кавалерийский отряд! – крикнул Зарницын.
Все бросились к окнам.
Теперь уже ясно слышался мерный стук копыт на улице за садом.
Прошло несколько мгновений, и вот, заглушая шум копыт, вдруг раздались звуки воинственной песни.
Чей?то мужественный голос пел:
При первых звуках песни Герта насторожилась.
– Это ландвер! – воскликнула она и бросилась из комнаты.
Через минуту ее светлая фигура промелькнула в саду, в полосе лунного света.
Не долго думая, Новиков в одно мгновение был уже в окне и, спрыгнув в сад, побежал за ней.
Он нашел Герту там же, где и утром, на заборе, и примостился рядом с ней. Вся бледная, она взглянула на него блестящими глазами, с легкой улыбкой.
Озаренные луной, медленно продвигались по улице всадники.
А голос крепнул, ширился и звучал, как вызов.
Всадники уже проехали, и издали донесся, как боевой клич, последний аккорд напева:
Последние звуки замерли вдали, а Герта все еще смотрела вслед темным силуэтам всадников.
– О чем вы думаете, Герта? – тихо спросил ее Новиков, как?то невольно называя ее просто Гертой.
Она медленно повернула к нему бледное лицо и ответила:
– Я завидую им.
И она тихо повторила напев:
Герта легко спрыгнула и медленно пошла по дорожке к дому.
Новиков догнал ее.
– Да, сегодня, Герта, – начал он, осторожно беря ее за руку, – завтра уже не принадлежит нам. Завтра мы расстанемся надолго, может быть, навсегда.
Он почувствовал легкое пожатие ее руки и поднес ее к своим губам.
Она не отняла руки и все так же медленно шла с опущенной головой.
– Будете ли вы вспоминать обо мне, Герта? – спросил он.
– Я не забуду вас, – услышал он тихий ответ.
Она освободила свою руку. Лицо ее приняло строгое, печальное выражение.
– Я не забуду вас, – продолжала она, – но, может быть, мы увидимся с вами скоро… Кто знает!
Новикову безумно хотелось схватить в объятия эту бледную, такую прекрасную девушку и целовать
