вооружении автоматы и излучатель, растерявший свои боевые свойства, но по-прежнему опасный. Могу предположить, что охрана безоглядно подчиняется Ландсбергу – не буду объяснять почему. Возможно, они в курсе, что мы приближаемся к Америке. Кого хотел увидеть Ландсберг на борту «Альбы Майер»? Представителей организации, сделавшей ему заманчивое предложение. Сойдет и береговая охрана США или Канады. Но только не российский морской спецназ! Это крах последних надежд, Ландсберг в отчаянии. Он слышит русскую речь, он видит наши лица… Он еще не отчаялся, русских можно нейтрализовать, затянуть время, а там, глядишь, и залив Аляска, куда не могут нагрянуть российские суда и вертолеты…
– Ты уверен, что он сошел с ума и разговаривает с деревьями? – проворчал Никита.
– А ты посиди пятнадцать месяцев на борту «Летучего голландца», – покосился на него Глеб, – общаясь с призраками, борясь с морской болезнью, с голодом, жаждой, умоляя Господа Бога о встрече с каким-нибудь «хорошим» судном. Посмотрю я на тебя. Ты видел тех парней, которых мы прикончили? Зомби, призраки, в головах не мозги, а профессиональные навыки. И самое интересное, что Александр Карлович полностью не вникает в происходящее. А происходит вот что. – Глеб смерил испепеляющим взглядом мрачных гражданских. – Обыкновенная коррупция, разъедающая не только гражданское общество, но и ответственных чиновников оборонного ведомства, в том числе и флота. Нет сомнений, что ряд руководящих работников «Глобал Транзит» связан с «американской неправительственной организацией». Куплены «высокие» товарищи на Корабельной набережной. Затея смелая, но вариантов нет. Пару компетентных господ сопровождает группа боевых пловцов, не имеющая никакой информации и подписавшая бумагу о неразглашении «военной тайны». Им нужно лишь закрыть глаза и обеспечить безопасность компетентных товарищей. Если Ландсберг и его творение в сохранности, то все это вывезут на субмарине, на которой также присутствуют «компетентные» лица, имеющие власть над капитаном и командой. История не получает огласки – уж об этом соответствующие структуры позаботятся. Разумеется, никто не ожидает, что на контейнеровозе людей будет поджидать такая вакханалия. В сущности, нам плевать, – Глеб обвел глазами своих недобро пыхтящих подчиненных, – мы всего лишь выполняем приказы старших по званию и не страдаем любопытством. Куда отправит Родина в лице государственных чиновников, там и работаем. Но после того, что случилось с нашим товарищем… – Глеб опять помолчал и закончил под одобрительное сопение коллег: – Мы не можем пустить это дело на самотек и закончим его так, как считаем нужным. Но не так, как это считают Дарья Алексеевна и господин Котов…
– Послушайте, вы даже не представляете, какие неприятности можете себе нажить, – спотыкаясь, забормотала Даша. – Зачем вам это нужно? У вас приказ, вы обязаны его выполнять… Поверьте, нам очень жаль, что погиб ваш коллега, такое не было предусмотрено…
– И мы приложим все усилия, чтобы интересы государства по итогам операции были соблюдены и все виновные, включая присутствующих, понесли наказание, – ударно закончил Глеб. Он, казалось, не замечал, как превращается в окаменевшую глыбу Котов, как Дашино лицо, раскисшее от слез, становится клейкой пористой массой.
– Впрочем, мы можем пойти на уступку, – добавил он в качестве послесловия. – Мы понимаем, что в данной ситуации вы – такие же заложники, действующие не по собственной воле. Наше условие – вы сидите тихо, никуда не лезете, не чините препятствий, схватываете наши команды с полуслова – и мы обещаем, что по возвращении домой против вас не будет репрессий. Решайте. Шаг влево, шаг вправо – и уступка теряет силу.
– Хорошо, я согласен, – пробормотал Котов, мучительно сохраняя остатки собственного достоинства.
– Дарья Алексеевна?
– Да делайте что хотите, отвяжитесь от меня… – Женщина закрылась руками от перекрестных взглядов и свернулась в кокон.
– Отлично, – кивнул Глеб. – Машинное отделение – островок безопасности, сидите здесь и никуда не выходите. Два выхода заблокированы. Выпустите нас и запритесь. Придем – откройте. На угрозы и настойчивые «приглашения» – не реагировать. Выйти позволяется лишь в единственном случае, – Глеб кивнул на подпертую трубами дверь у себя за спиной, – если в эту мирную обитель полезут черти…
– Глеб, ты что-то недоговариваешь… – прошептал Платон, припадая затылком к раскрошившейся стенной панели.
– Да нет, ребята, это вы не дослушиваете, – отозвался Глеб, снимая «Кедр» с предохранителя. – Приказываю провести разведку боем. Не дадим чертям расслабиться, пусть не думают, что находятся у себя дома. Чем больше шума на данном этапе операции, тем лучше. А затаиться и перейти к партизанской войне еще успеем…
Бойцы по одному просачивались в коридор за машинным отделением, где находились каюты членов экипажа. Он помнил, что отдельные помещения были заперты, и это выглядело как-то странно. За дверьми могли обитать те, «кто выжил в катаклизме и пребывает в пессимизме». Это гораздо предпочтительнее, чем вести растительную жизнь среди машинных узлов и агрегатов. Три пули в замок, он пинком выбил дверь, отшатнулся к косяку, и Крамер, «пробегающий мимо», закатил в помещение наступательную гранату! От взрыва повалились койки, подвешенные к стене, встал на дыбы и распался столик, уставленный какими-то грязными плошками и мисками. Посыпались панели с потолка. Рискованно, конечно, но едва ли «слабые» хлопки выведут из равновесия этого монстра и станут причиной досрочного затопления. Товарищи помчались дальше, выбивали двери, строчили из автоматов, а Глеб ворвался, зажимая нос, в окутанное гарью помещение. Судя по всему, здесь кто-то жил – герметичный пластиковый бак, заполненный на четверть мутной водой (выпаривают соль из морской?), взрывной волной отбросило к стене. Разметало груду одеял – бедненькие, мерзли тут всю зиму…
Живых и мертвых в каюте не оказалось. В соседней тоже не было – в чем быстро убедились Никита с Платоном, устроив фейерверк. Крамер патрулировал коридор, держал под прицелом оба выхода, следил, чтобы не полезли «черти» из еще не обработанных кают. Ситуация контролировалась, но пользы от этой свистопляски не было (впрочем, Глеб и не сомневался) – все «жильцы» после появления на борту группы спецназа спешно покинули свои лежбища и теперь отсиживались где-то в другом месте…
За несколько минут зачистили коридор с примыкающими помещениями. Гранаты решили поберечь, истратили только три.
– Хорошо тут у них, уютненько, – ухмылялся Никита, меняя отстрелянный магазин. – Роскошные номера со всеми удобствами во дворе…
– Погуляли, а чё… – кашлял и тер раздраженные дымом глаза Платон. – И что, командир, еще где- нибудь погуляем? Уже легче становимся. – Он попрыгал, намекая на облегчившийся вес снаряжения.
Глеб горячо надеялся, что затаившиеся «демоны», слыша этот грохот, теряются в догадках и усердно работают слипшимися извилинами. Что за вечеринка у российского спецназа? Может, с ума сошли? Он подозревал, что врагов осталось немного (от силы пятеро-шестеро) и единственное место, где они могут безнаказанно прятаться – это узкое пространство между палубами. Спецназовцам там делать нечего, местность неосвоенная, попадут в засаду – понесут потери. А для «местных», изучивших за пятнадцать месяцев все закоулки на контейнеровозе – это дом родной. Нужно их выкурить оттуда. Но как? Звуками «вечеринки»? Думай, голова садовая, думай, где они полезут… Ты же обещал народу партизанскую вольницу!
– И что делать будем, командир? – недоумевал Никита. – Ну, затеяли сыграть квартет… а дальше что?
– Работаем, мужики, работаем, – бормотал Глеб. – Не задаем лишних вопросов. Крамер, топай в тыл – следи, чтобы по корме не обошли. Общаемся знаками – Платон, следи за Крамером. Никита, назначаешься директором по развитию – будешь наблюдать за развитием событий. Выползай на галерею, и весь грузовой трюм – твой. Чуть почувствуешь посторонних, немедленный доклад. Если в течение пяти минут все будет чисто – потихоньку дрифтуем…
Нервничали, как семиклассники перед первым свиданием. Глеб с Платоном сидели напротив друг друга, прижавшись к стенам коридора, заговаривали волнение. В конце коридора мерцала тень – Крамер тащил лямку. Платон шумно и размеренно сопел, привалившись к стене – словно дыхание восстанавливал после марш-броска. Глеб извлек шоколадку из плечевой сумки, развернул – научились, слава богу, сладости, входящие в сухой паек, помещать не в хрустящие обертки. Сладкое отвлекало от тяжелых дум, поднимало
